Вечный путь (СИ)

Странник неожиданно понял, что именно так встревожило его несколькими минутами ранее. Он догадался, откуда взялся тот особый запах, почти не отличимый от трупной вони. Морозное утро одиннадцатого ноября 1993 года. Следы возле дома, уходящие в лес через замерзшую глину. Бледная тень на фоне сгущающихся сумерек, и глаза, похожие на две тлеющие папиросы…

Килар заставил себя поднять окостеневшую ногу и переступить порог Хижины. Отрок Лютер улыбался ему, глядя прямо в глаза. Странника передернуло.

Линн пыталась разобраться в своих ощущениях. Инстинкты отправляли в мозг противоречивые сигналы и сбивали ее с толку. Килар старался не подавать виду, но Линн изучила его достаточно хорошо. Либо они оба страдают излишней мнительностью, либо с этим местом действительно что-то не так. Лютер был вторым мужчиной, которого она встретила за долгое время. Но смущало ее вовсе не это, и даже не его история. Ее тревожила скрытая червоточина, какая-то странная рассогласованность между внешним и внутренним.

Лютер суетился возле чугунной жаровни, помешивая на сковородке жаренную фасоль. Дым уходил сквозь волоковое отверстие под самой кровлей. Пища на столе источала дразнящие аппетитные запахи.

Внутри Хижину разделили на четыре помещения. Общая комната находилась в центре. Справа к ней примыкала одна, а слева — еще две тесные кельи. Низкие проемы были закрыты рогожами, до того толстыми и морщинистыми, что казались выдубленной кожей слона. Напротив «парадной» двери располагалась задняя, усиленная металлической сеткой. Она вела в крошечный дворик, завешенный сверху белой материей вроде парашютного шелка. Линн разглядела мешки с мукой, каменные жернова и печь для выпечки хлеба. Рядом стояла повозка с бортами из жердей. Еще дальше тянулись грядки с овощами. Узкая тропка вела через огород к берегу реки.

«Наконец-то мы сможем помыться. И плевать, насколько вода холодная!»

Половину общей комнаты занимал огромный каменный стол, похожий на алтарь. Грязная матерчатая скатерть, покрытая пятнами жира и еще несколькими темно-коричневыми, подозрительно похожими на кровь, укрывала столешницу целиком.

Всю восточную стену занимали жаровня, рукомойник и полки для посуды. На западной висело большое деревянное распятие, обмотанное золотой лентой. На ленте были вышиты слова молитвы или гимна. Линн прочитала:

В купели огненной Отец крестил наш падший мир,

Века прошли и близок час — грядет Господний пир!

Склонись пред Богом и Отцом, презренный раб греха!

Тебе над бездной вечной плыть и сгинуть навсегда!

Слова напомнили ей гневные строфы из Книги Правды. Видимо на востоке святоши оболванивали людей не менее успешно, чем на западе.

Имелась и четвертая дверь — деревянная, узкая и толстая, как крышка гроба. Линн решила, что она скрывает в какое-то подсобное помещение, вроде чулана.

Линн понаблюдала сначала за хозяином, потом за Киларом и Робинс, с аппетитом поглощающими хлеб, и сама принялась за еду. Ячменные лепешки с укропом и луковыми шкварками показались ей верхом кулинарного искусства. После галет и консервов из армейского запаса Кор-Эйленда, немудреная стряпня Лютера выгляделапросто божественно. Потом подоспело горячее блюдо. Хозяин разложил жареную фасоль в оловянные тарелки, потом достал из корзины с опилками фарфоровый кувшин. Там плескалась чистая родниковая вода.

— Жаль не могу предложить вам ничего кроме воды и хлеба, — извинился Лютер, присаживаясь к столу. — Это бедная земля. Ей почти нечего отдать человеку. Мне приходится больше вкладывать, чем получать. Но Господь благословляет наши труды. Он дает мне пищу и покой — это все, что мне нужно.

— Ты сеешь только ячмень? — спросила Робинс, запихивая в рот огромный кусок хлеба. Крошки просыпались на стол, и она небрежно стряхнула их на пол.

— Ячмень и овес — лошадиный злак. Я пробовал сажать кукурузу, но она не прижилась.

— Так ты явился с востока шесть лет назад и с тех пор безвылазно сидишь в этой дыре? — Линн не могла заставить себя поверить в слова отшельника. Неужели из восточных пределов может явиться кто-то кроме ходоков с их желтыми кошачьими глазами? Если Лютер не врет, значит за гранью турбулентных сдвигов раскинулся целый новый мир. Там есть свои страны и поселения, свои обычаи и законы, свои боги и лжепророки. Чего стоит хваленая цивилизованность, если они не видят ничего дальше своего носа?

— Раньше я ездил в низовья, — охотно рассказывал Лютер. — Дорога проложена через перевал много лет назад. В Поселениях ее называют Дорогой Мертвецов. Раньше по ней ехали сотни паломников, но сейчас она опустела. От братьев мне достались два мула и повозка. Я собирал фрукты, иногда орехи или дикие ягоды. Повозка и сейчас стоит позади дома, но животные… Что б мне вечно гореть в аду! Первый заболел чем-то вроде падучей. У мулов это редко бывает, но иногда все же случается. Мне пришлось забить его мотыгой — слишком мучился, бедняга. А второй... — на лице Лютера отразилось выражение бесконечного горя. Он закатил глаза и сложил руки в молитве.