Отживший город лег вокруг залива,К воде прильнул, устало омертвел,И джонка в гавань тянется стыдливоВзамен былых надменных каравелл.Уже ничье не потревожит судноОтливом обнажаемого дна,И под эдиктом вечным беспробудноПочиет в паутинах тишина.В названьях улиц тлеет отблеск честиИезуитов и бойцов былых;Года и дни свершают бег на местеНад чередой строений нежилых.Решительно и резко ночь настанет,Заполнив каждый угол и изгибНа улицах, и дальний выстрел грянетНад цитаделью, словно слабый всхлип.И шагом женщины идут нескорымТогда, еще крестясь по временам;И сходятся перед пустым соборомОни, кто были днем незримы нам.Они бредут туда, где дремлет Прайя,Где все песком затянуто в порту,И ждут, в уме слова перебирая,И сами понимают их тщету.Шуршат кривых деревьев вереницы,О берег море трется тяжело,Таращит город мертвые глазницыИ копит в сердце вековое зло.Часы на дальней башне бьют уныло,И женщины домой брести должны.Высокий крест святого МихаилаЧернеет в блеске меркнущей луны.Лишь далеко вверху лучи, как прежде,Струит старейший в Азии маяк,Подвижнически рассекая мракДля тех, в чьем сердце место есть надежде.
Невольники
Южнокитайский воздух полон стона:Напев разгрузки фрахта так знакомВсем кули, от Шанхая до Кантона;По трапу — в такт, кто с бочкой, кто с мешком.Нещаден стук надсмотрщической трости,Однако наступает вместе с нимМиг отвлеченья от стыда и злости,И труд уже не столь невыносим.Они живут и спят на джонках грязных,Едят глотком — не важно что, когда.А чайные полны поэтов праздных —Им тоже ритм нужнее, чем еда.«Смотри на звезды восхищенным взглядом!Все, что живет — благодарит богов!»О нет, не все; а подтвержденье — рядом,От чайной до причала — сто шагов.«Но кули спят, им ни к чему уловки,А что поэт? Покорен ли судьбе?»Нет, не сильней, чем висельник — веревки,Поэты жаждут милости к себе.И тот, кто приглядится из вселенной,Увидит, что в трудах различья нет:Из трюма груз выносит раб согбенный,Из тишины выносит звук — поэт.Для них в одном спасенье и порука:Да будет ровен такт и верен счет, —Ведь рухнет кули, не услышав стука,Утратив ритм, поэт с ума сойдет.Однако сном ли, нищим ли обедом,Но все же обрываем труд раба, —И лишь поэту перерыв неведом:Всечасна мука, такова судьба.Вовек не знает он труда иного,Беснуется в объятьях немоты,Но тяжко тащит в жизнь за словом слово:Единый ритм — до гробовой плиты.