Вечный странник, или Падение Константинополя

Выше был упомянут шамбелян Франза, в настоящий момент находившийся в дипломатической поездке и в поисках спутницы императора. Из всех придворных он пользовался высочайшим доверием повелителя, причем нельзя не упомянуть, что это отличие проистекало исключительно из его нравственных и деловых качеств. Термин «фаворит», которым определяют отношения между повелителем и подданным, исторически туманен, а потому в данном случае не представляется уместным. Точнее было бы назвать Франзу доверенным лицом или конфидентом. В любом случае полного взаимопонимания между императором и его шамбеляном было достаточно, чтобы вызвать ревность у большинства царедворцев, причем главой фракции завистников был дука Нотарас, адмирал флота и наиболее влиятельный вельможа в империи. План возвести княжну на трон был придуман им и злокозненно направлен против Франзы, к которому дука испытывал зависть, равно как и против Константина, которого он ненавидел на религиозной почве. Интерес к тому, чем разрешатся события, и привел дуку в Терапию, однако он держался особняком, предпочитая позу холодновато-вежливого зрителя роли активного участника событий. Он отказался сесть за стол и вместо этого встал между двумя колоннами, откуда открывался самый лучший вид на бухту. Впрочем, некоторые члены свиты неверно истолковали, почему он выбрал именно это место.

— Погляди на Нотараса, — прошептал один из них друзьям, пившим вино неподалеку, — вид перед ним открывается очаровательный, но так ли он им очарован, как пытается показать?

— В древности существовал полубог с глазом посреди лба. А главный зрачок Нотараса сейчас располагается на затылке. Может, он и смотрит на бухту, но наблюдает-то за портиком, — прозвучал ответ.

— Да ладно! Мы для него — ничто.

— Совершенно верно. Мы же не император.

— Господину дуке нынче что-то невесело, — заметили в другой компании.

— Не спеши с выводами, милый друг. День-то еще в самом начале.

— Если обручение все-таки состоится…

— Он об этом узнает первым.

— Да, ни один жест влюбленных — ни улыбка, ни вздох — от него не укроется.

Профессор философии и его брат, профессор риторики, ели и пили вместе, демонстрируя единение в знании.

— Наш Франза в опасности, — нервически произнес второй. — А поскольку ты веруешь в правоту «Федона», хотелось бы мне, чтобы души наши могли покинуть тело хотя бы на час.

— Странное пожелание! И что бы ты предпринял?

— Вслух не скажу, но… — Голос профессора понизился почти до шепота: — Я бы отправил свою душу на поиски шамбеляна, дабы предупредить его о том, что здесь творится.

— Ах, братец, ты делаешь мне честь тем, что прочитал и высоко оценил мой трактат о философии заговора. Помнишь ли ты перечисленные там элементы, способные завести дело в тупик?

— Да, один из них — Добро.

— При определенных условиях, а именно когда результат зависит от действий некоего лица добродетельного склада.

— Теперь я вспомнил.

— Так вот, условие перед нами.

— Княжна!

— А это значит, что опасность грозит не нашему Франзе, а дуке. Она разрушит его козни.

— Да распорядятся так Небеса! — После чего ритор почти сразу добавил: — Погляди-ка, Нотарас расположился так, чтобы без труда слышать речь их обоих. Собственно, он вторгся в отведенное им пространство.

— И тем самым подтвердил мою догадку!

Тут философ поднял свою чашу:

— За Франзу!

— За Франзу! — откликнулся ритор.

Едва завершилась эта сценка, как брат императора торопливо подошел к дуке и, глядя на императора и княжну, с воодушевлением воскликнул:

— Чем бы все ни кончилось, но девушка очень хороша собой, я не побоюсь сравнить ее с первыми красавицами Трапезунда и Грузии!

Дука не ответил. Собственно, всех вельмож занимал один общий вопрос. Было ли сделано предложение, получено ли согласие — или предложение повлекло за собой отказ? В любом случае они полагали, что участники событий не смогут скрыть от них результат: взгляд, жест, нечто в поведении одного из них или обоих расскажут столь искушенным в дворцовых интригах взглядам всю правду. Для большинства эта новость станет не более чем предметом для обсуждения, для некоторых от нее зависят определенные надежды или тревоги; никто не вовлечен в ситуацию до столь опасного предела, как Нотарас: по его мнению, неудача может способствовать возвышению Франзы, а также повлечь за собой иные последствия, в том числе для него лично — потерю фавора и престижа, что совершенно нестерпимо.

Константин, со своей стороны, старательно поддерживал заблуждение своей свиты. В нужный момент он поведает им, что в последний момент изменил решение; он счел благоразумным, прежде чем обручаться с княжной, дождаться вестей от Франзы. Соответственно, проходя под сводами портика, он старался выглядеть и вести себя как гость, говорил самым обыкновенным тоном, позволил хозяйке дома идти впереди себя, а потом по ее указанию занял царское место, не дав истово наблюдавшим никаких поводов для надежд или разочарований. За столом он, судя по всему, был всецело занят утолением необыкновенного голода, который можно было приписать свежему утреннему воздуху на Босфоре.