Вечный странник, или Падение Константинополя

Этот жест полностью соотносился с тем, чего требовала от него его миссия. Рано или поздно ему пришлось бы научиться отправлять христианские обряды. Однако в этом его движении не было ни умысла, ни расчета. Душа ликовала, и граф будто бы услышал в слаженном пении хора слова: «На колени, отступник! На колени! Ибо здесь — Бог!»

Впрочем, его всегда отличало упрямство; очнувшись и не сумев осознать причины своего коленопреклонения, он встал. Из всех молящихся на ногах оказался он один, звучный глас хора не смолкал, он усомнился в уместности своего действия, но тут из темного угла справа от апсиды вышли несколько женщин — до того он их не заметил — и, выстроившись в ряд, направились в его сторону.

Первая шла в одиночестве. Отражение в отполированном полу добавляло неуверенности ее походке — казалось, что она ступает по водам. Те, что следовали за ней, явно были ее прислужницами. На всех на них были покрывала, тогда как с ее левого плеча свешивался белый платок, складки его сливались со шлейфом платья, а голова, лицо и шея были обнажены. Даже издалека было видно, что манеры ее отличаются достоинством, но без всякого высокомерия: простота, серьезность, никакой претенциозности. Она не думала о себе… Ближе, ближе — шагов не слышно. Время от времени она проходила сквозь наклонные столбы мягкого белого света, льющегося из верхних окон, и, казалось, сообщала ему некую надмирность… Ближе — он разглядел великолепную посадку головы, разглядел ее стать — он никогда не видел ничего грациознее… еще ближе — и ему предстало ее лицо, по-детски нежное, по-женски умудренное. Глаза были опущены, губы двигались. Она словно задавала тему музыки, омывавшей ее торжественными волнами, скрадывавшей ее тихое бормотание. Граф неотрывно смотрел ей в лицо. Казалось, что чело, озаренное светом, испускает сияние, будто звезда, очищенная на пути сквозь атмосферы бескрайнего космоса. Еще не родился и никогда не родится мужчина, безразличный к женской красоте. Природу не изменишь никакими обетами, никакими монашескими облачениями и прожитыми годами; женщины знают об этом и готовы многим жертвовать своему дару; в этом их сила, способная попирать богатства, венцы и троны. И после этого признания уже не нужны слова, дабы сообщить читателю, какие чувства всколыхнулись в груди у графа, когда к нему приблизилось это чудо.

Для нее служба была окончена, судя по всему, она намеревалась выйти в главную дверь; он стоял рядом с этой дверью, и она подошла совсем близко, прежде чем заметила его. Тут она резко остановилась, пораженная видом незнакомца в сверкающих доспехах. Лицо ее залилось краской; улыбаясь собственному смущению, она произнесла:

— Прошу прощения, господин рыцарь, что помешала вашей молитве.

— А я, о прекрасная дама, благодарю Небеса за то, что они, без всякого моего умысла, поместили меня перед этой дверью.

Он шагнул в сторону, она вышла.

Внутренность храма, только что поражавшая великолепием, сделалась повседневно-безликой. Пение продолжало звучать — он не слышал. Взор его был прикован к двери, в которую она вышла; чувства будто бы пробуждались ото сна, в котором его посетило небесное видение, да еще позволившее с собой заговорить.

Музыка развеяла чары, а потом к нему вернулась здравость рассудка, и вспомнились слова Магомета: «Ты узнаешь ее с первого взгляда».

Он действительно узнал ту, о которой говорилось в послании, накануне доставленном Али.

Он отчетливо помнил все подробности последней беседы с Магометом: каждое слово, каждое наставление, взятый обратно перстень с рубином, который наверняка и сейчас украшает безымянный палец повелителя, и тот смотрит на перстень ежечасно, — помнил его слова: «Говорят, всякий, кто взглянет на нее, не может не влюбиться», и последнее предостережение, самое подробное, завершившееся так: «…не забывай, что, прибыв в Константинополь, я должен получить ее из твоих рук такой же непорочной, какой оставил…».

Стальные башмаки непривычно тяготили ногу, когда он садился в седло на краю двора. Впервые за много лет ему пришлось воспользоваться стременем — как будто юность покинула его. Он не может не полюбить эту женщину — он не в силах противиться. Ведь каждый влюбляется в нее с первого взгляда.

Этой мыслью было окрашено все, пока он медленным шагом ехал обратно в свой дворец.

Спешившись у двери, он в который раз повторил: «Каждый влюбляется в нее с первого взгляда».

Он попытался усилием воли вызвать в себе ненависть к ней, однако в долгие ночные часы в голове у него продолжало звучать: «Каждый влюбляется в нее с первого взгляда».

Не будь его разум помутнен, одно то, что он не в состоянии изгнать ее из мыслей, несмотря на все отчаянные усилия, сообщило бы ему его приговор.

ОН УЖЕ ЕЕ ПОЛЮБИЛ.

Глава VII

ПОСЛАНИЯ ГРАФА КОРТИ МАГОМЕТУ