— За Христа и за Ирину! — прогремел его клич, и он вонзил шип на яблоке своего щита в глаза Нило, а потом обрушил свой меч на увенчанную перьями корону, и негр повалился поверх императора.
Не замечая ничего вокруг, граф Корти опустился на колени, поднял голову императора, слегка повернул его лицо — одного взгляда оказалось довольно.
— Душа отлетела! — произнес граф, но, пока он нежно опускал голову Константина на землю, за меч его ухватилась чья-то рука.
Он вскочил на ноги. Если это враг — горе ему! Меч, не знавший пощады, был занесен для удара, щит защищал выдвинутую вперед ногу — между ним и его обидчиком осталась лишь полоска воздуха и малая толика времени; граф втянул воздух, глаза мстительно блеснули, но — некая незримая сила остановила его руку, память озарила вспышка узнавания.
— Индийский князь! — вскричал он. — Никогда еще ты не был так близок к смерти!
— Ты — лжешь! Смерть… и… я…
Слова прерывались долгими тяжкими вздохами, речь свою он не окончил. Язык его отяжелел, потом и вовсе отказался служить. Черты, и без того искаженные, набрякли и страшно почернели. Глаза закатились, руки взметнулись вверх, разверстые пальцы одеревенели, тело пошатнулось, онемело, а потом, скользнув по щиту графа, рухнуло на мертвого императора.
Бой тем временем продолжался. Корти, смутно ощущавший, что душу князь отдал Богу как-то загадочно, как и все, что делал при жизни, задержался на миг, чтобы взглянуть на него, а потом пробормотал:
— Мир и ему тоже!
Оглядевшись, он понял, что христиане, теснимые спереди и сзади, стягиваются к телу Константина и их сопротивление превращается в последнее усилие храбрецов, у которых нет иной цели, кроме как подороже продать свою жизнь. После этого он осознал, что исполнил свой долг, что честь его не запятнана; и тогда сердце его, всколыхнувшись, обратилось к княжне Ирине, дожидавшейся его в часовне. Он должен вернуться к ней. Но как? Может, уже поздно?
Некоторым людям опасность придает быстроту мысли. Протолкавшись через толпу, граф дерзко встал перед янычарами и крикнул, предупреждая нацеленные на него удары:
— Прекратите, безумцы! Или вы не видите, что я один из вас, эмир Мирза? Прекратите, говорю, и дайте мне дорогу. Мне нужно передать послание падишаху!
Он говорил по-турецки, а поскольку когда-то в казармах его боготворили — он искуснее всех обращался с мечом и вызывал столько же любви, сколько и зависти, — его узнали и тут же расступились, дав ему пройти.
Сквозь пролом, которым воспользовался Джустиниани, граф вырвался из страшного ущелья и, обнаружив берберов и своего коня на прежнем месте, во весь опор поскакал к резиденции княжны Ирины.
В этой битве из христиан не выжил никто. Грек, генуэзец и итальянец полегли в одной страшной куче с ордынниками и мусульманскими воинами вокруг своего императора. Отдав жизнь, они остались верны своему кличу: «За Христа и Святую Церковь!» Давайте верить, что их ждет достойное воздаяние.