Вечный странник, или Падение Константинополя

От негра взгляд его переметнулся к Сергию — тот стоял у единственной бойницы, сквозь которую в неуютную комнату поступали свет и воздух; вспомнив, что послушник был единственным сопровождающим княжны Ирины, князь почел нужным заговорить с ним.

Приблизившись, он заметил, что куколь Сергия откинут, лицо воздето, глаза закрыты, ладони сомкнуты у груди. Князь невольно остановился, причем не потому, что считал, что всякая молитва предполагает святое присутствие, — нет, он остановился, гадая, где уже видел это лицо. Тонкие черты, бледные щеки, юношеская борода, светлые волосы, разделенные пробором и густой волной падавшие на плечи, — внешность одновременно и мужественная и женственная в своей утонченности показалась ему на удивление знакомой. Лицо послушника предстало ему впервые. Где же он его видел? Мысли устремились вспять, в далекие дали прошлого. В сердце проник холодок. Эти черты, облик, внешность, выражение лица — определить которое можно было только через свет струившейся из него духовности — он видел у того, кого когда-то помог распять у Дамасских ворот Священного города, у того, выбросить которого из мыслей не мог, как не мог выбросить костей из собственного тела. Ноги его, казалось, приросли к каменным плитам. Он услышал обращенный к нему голос центуриона: «Эй, ты! Если знаешь путь на Голгофу, покажи нам его». Он почувствовал на себе скорбный взгляд приговоренного. Он нанес удар по окровавленной щеке и прикрикнул, будто бы на скотину: «Иди быстрее, Иисус!» А потом прозвучали слова, свидетельствовавшие о том, что безграничное терпение все-таки лопнуло:

— Я пойду, но МЕДЛИТЬ ТЕБЕ, ОЖИДАЯ МОЕГО ПРИХОДА.

Ища облегчения, он заговорил:

— Чем ты занят, друг мой?

Сергий открыл глаза и безыскусно откликнулся:

— Молюсь.

— Кому?

— Богу.

— Ты — христианин?

— Да.

— Бог — он только у евреев и магометан.

— О нет, — возразил Сергий, глядя на князя и не разжимая ладоней, — все, кто верует в Бога, находят в нем утешение и спасение — христиане в той же мере, что и евреи, и мусульмане.

Вопрос был задан отрывисто, резко; теперь же вопрошающий с удивлением отшатнулся. Он услышал тот самый постулат, на котором строился весь его план, — и услышал его от отрока, столько похожего на того самого Христа, которого он, князь, стремился лишить преклонения; отрок казался восставшим Христом!

Изумление князя проходило медленно, но, когда оно ушло, к нему вернулись и привычная проницательность, и способность ставить себе на службу самые на первый взгляд противодействующие обстоятельства. Юноша явно был умен, чуток, красноречив, одухотворен. Но каков при этом его дух, его мужество, его преданность вере?

— Откуда узнал ты такую доктрину?

Слова князя прозвучали почтительно.

— От доброго отца Иллариона.

— Кто это такой?

— Настоятель Белозерской обители.

— Монастыря?

— Да.

— А он от кого ее воспринял?

— От Духа Господня, даровавшего мудрость Христу, каковой, в свою очередь, даровал всем людям благодать, в силу которой они, подобно ему, сделались сыновьями Бога.

— Как звать тебя?

— Сергием.

— Сергием. — Князь успел оправиться и собрать всю свою волю. — Сергий, ты — еретик.

Услышав это обвинение, столь страшное в те времена, послушник приподнял четки из крупных бусин, подвешенные к кушаку, поцеловал крест и застыл, с жалостью глядя на своего обвинителя.

— Я имею в виду следующее, — с крайней суровостью продолжал князь. — Если ты скажешь нечто подобное тамошнему патриарху, — он махнул рукой в сторону Константинополя, — если ты осмелишься повторить те же слова перед судом, собравшимся судить тебя за ересь, тебе и самому придется претерпеть муки распятия или же тебя бросят на съедение львам.

Послушник выпрямился во весь свой немалый рост и с жаром ответил:

— Ведомо ли тебе, когда смерть обретает сладость сна? Я отвечу. — Лицо его озарил явственно видимый свет, причем проникал он не сквозь узкую бойницу. — Это происходит тогда, когда мученик принимает ее, зная, что подушкою под его головой служат обе длани Господа.

Князь опустил глаза, ибо спрашивал себя: будет ли и ему дарован столь сладкий сон? После, вернувшись к своей обычной манере, он произнес:

— Я тебя понял, Сергий. Вряд ли кто еще в этом мире, хоть в западном его пределе, хоть в восточном, сможет понять тебя лучше. Длани Господа у меня под головой, приди, о смерть! Будем друзьями.

Сергий пожал протянутую руку.

В этот момент под дверью послышался какой-то шум, в нее чередою вступили слуги с зажженными светильниками, коврами, столом, табуретами, кроватями и постелями — за очень короткий срок комната приобрела вполне жилой вид. Князь, теперь удовлетворенный почти всем, дожидался лишь ответа от Мирзы, и, когда его беспокойство по поводу молчания последнего достигло предела, явился паж в сверкающем облачении и возгласил:

— Эмир Мирза!

Глава XII

ВОЗВРАЩЕНИЕ ПЕРСТНЯ