Вечный странник, или Падение Константинополя

— Он еще пожалеет об этом. Мой повелитель скор на расправу, а уж я, о князь, ему об этом доложу, будь уверен. Впрочем, вернемся к нашему разговору. — Мирза умолк и пристально глянул князю в глаза. — Справедливо ли твое обвинение? Выслушай меня и суди, исходя из моих побуждений. Вернувшись из паломничества, я предстал перед своим повелителем, принцем Магометом, я увидел, что он стал если не выше ростом, то величественнее статью, и я поцеловал ему руку, гадая, не явился ли какой слуга Всеблагого, ангел или странствующий джинн, раньше меня и не шепнул ли ему то, что поведал мне ты, говоря от имени звезд. Когда мы оставались наедине, он требовал от меня рассказов о странах, которые мы видели в пути, о встретившихся нам людях, о Медине и Мекке и прочих святых местах; он говорил, что не успокоится, пока я не передам ему все слова, услышанные в пути, все, от призывов к молитве до проповеди хатыба. Когда я ответил, что не слышал проповеди, не видел ни проповедника, ни его верблюда, он спросил почему, и — что мне еще оставалось, князь? — я рассказал, как безжалостное Желтое поветрие гналось за нами по пятам, как оно настигло меня, как я свалился замертво у края Каабы и кто спас меня в тот момент, когда душа моя отлетала. Последние слова направили его внимание к тебе. Мои попытки обойти эту тему лишь раздразнили его любопытство. Отвлечь его или ответить отказом было немыслимо. Он настаивал, понуждал, угрожал. В итоге я рассказал ему все — о том, как ты присоединился к хаджу в Эль-Хатифе, о твоем титуле и свите, о том, что ты следовал сзади, о сотнях несчастных, спасенных тобой от чумы, о нашей встрече в Эль-Зариба, твоем гостеприимстве, твоей осведомленности во всем, что касается великого Пророка, о твоей мудрости, превосходящей мудрость всех прочих. Чем больше я говорил, тем сильнее он тобой восхищался. «Воистину добродетельный муж!» «Какая отвага!» «Какое щедролюбие!» «Сам Пророк!» «Быть бы мне на твоем месте!» «О глупый Мирза, как ты мог отпустить такого человека!» Он то и дело прерывал мой рассказ подобными восклицаниями. Через недолгое время речь зашла и о нашей встрече в шатре. Он потребовал пересказать, о чем мы с тобой говорили, — что именно ты произнес, слово в слово. О князь, если бы ты только знал его! Если бы ты знал, какая душа у него в груди, каких вершин знания ему удалось достичь, каким он наделен благоразумием, ловкостью, волей, как дневные грезы преследуют его и во сне, к каким он готовится подвигам, сколь сильны и глубоки его страсти, его восхищение героями, его решимость сделать так, чтобы имя его прогремело на весь мир, — о, если бы ты знал его, как знаю я, любил его столь же сильно, учил верховой езде и владению мечом и копьем, получил от него обещание разделить с тобой грядущую славу, сделай ты его чаяния такой же частью себя, как и его, — смог бы ты, о князь, сохранить тайну? Ведь это подлинное откровение! Древний Восток пробудится и пойдет войной против Запада! Константинополь обречен! А он — тот вождь, которого судьба только и дожидается! И ты еще называешь мою слабость предательством! Возьми свои слова обратно, о князь!

Лицо слушателя, внимавшего словам, которые Мирза говорил в свою защиту, достойно пристального изучения. Он понимал, что его наигранная суровость достигла цели: из уст человека, близкого к Магомету, он получал крайне необходимые ему сведения; после такой подготовки предстоявший разговор несложно было продумать заранее. Однако, дабы Мирза не подумал, что его так уж просто разжалобить, князь мрачно произнес:

— Вижу, мой доблестный друг, что тебе пришлось нелегко. Вижу и то, что твоя привязанность к благороднейшему ученику идет от самого сердца. Можно поздравить его с тем, что у него есть слуга, способный так глубоко ценить его и уважать. Однако напоминаю тебе свой вопрос: многие ли дожидались моего прихода?

— Твоими откровениями, о князь, я поделился с одним лишь своим повелителем; а в том, что они схоронены у него в груди, ты можешь быть уверен, как в самом себе. Кому, как не ему, понимать, насколько важно держать их там под тройным замком? Поражения, причем неоднократные, — надеюсь, он не посетует на меня за это признание — научили его тому, что в сохранности тайны — ключ к любому успеху.

— Вот как, эмир? Я ощущаю, что во мне вновь затеплилась надежда. Более того, слушая тебя, я, по причине неверия в случайных героев, пришел к выводу, что, возможно, все это даже и к лучшему. Годы, прошедшие с того дня, когда ты уступил его увещеваниям, были потрачены мудро и, безусловно, приблизили его к исполнению предначертанного.

Князь вновь протянул руку — она была принята с пылом, а потом Мирза, со своей стороны более чем довольный, произнес:

— Я принес тебе послание от моего повелителя принца Магомета. Я был с ним рядом, когда вошел комендант и передал мне твой перстень, — кстати, князь, пока я об этом не забыл, вот он, возьми, — возможно, в какой-то иной день он еще раз сослужит свою службу!