Иосиф Виссарионович стоял в дальнем конце просторной комнаты, зажав трубку в руке, и улыбался, отечески глядя на слегка обалдевшего партайгеноссе письменника.
— Еще раз с Новым годом, дорогой сочинитель! — приветствовал Отец народов Станислава Гагарина, истуканно застывшего у двери, и пошел навстречу гостю, на ходу переложив трубку из правой руки в левую, освободившуюся же руку приготовил для приветствия.
— Что произошло, товарищ Сталин? — спросил, наконец, писатель.
— Вернулся к власти, понимаешь, — просто ответил вождь. — И никому не надо убегать в леса, как предрекал, понимаешь, недавно ваш коллега Вячеслав Сухнев. Обстановка контролируется, армия с народом…
— А народ? — смело спросил Станислав Гагарин.
А фули ему, собственно говоря, было терять? Разве что голову… Но Папе Стиву казалось, что теперь он хорошо знает этого человека.
Иосиф Виссарионович мелко-мелко закашлял: вождь смеялся.
— Народ давно ждал товарища Сталина, — сказал он. — Даже прежнего, понимаешь, люди призывали навести порядок. А обновленный, и если хотите, демократический, понимаешь, товарищ Сталин почти всем пришелся по душе. Но чего мы стоим, понимаешь? Прошу к столу, сейчас самовар принесут…
Разливая в чашки заварку, Иосиф Виссарионович сказал:
— Правительство формирую, хлопот, понимаешь, хватает… Эти, которые сейчас вышли, новые губернаторы. Полетели в края, области и республики. Бывшие республики… Восстанавливаем губернии, понимаешь. Возвращаемся к идее культурной автономии.
— Той, что похерил Владимир Ильич?
— Было такое, понимаешь… Заблуждался Старик. В Ином Мире мы не раз говорили на эту тему, понимаешь. Действия мои на этот раз товарищ Ленин полностью одобряет. Пораньше, говорит, надо было к этому прийти… Задним умом крепки, понимаешь…
Товарищ Сталин крепко выругался, и писателю хотелось аплодировать матерщинному обороту вождя.
— Не хотите ли возглавить министерство печати и информации, а заодно и телевидение? — спросил, лукаво улыбаясь, Иосиф Виссарионович.
— Намекаете, товарищ Сталин? Нет, я не забыл, как эти посты предлагал мне покойный доцент-мафиози Головко. В романе «Вторжение» я упомянул сие…
— Тогда, может быть, в советники ко мне? Тайные или, понимаешь, явные — без разницы. Как захотите…
— Книги мне надобно писать, Иосиф Виссарионович. И выпускать их помаленьку. Быть издателем мне нравится. Пожалуй, это и есть, что называется, дело моей жизни.
— Быть по сему, — согласился вождь. — Оставим, понимаешь, Товарищество Станислава Гагарина как звено в многоукладной теперь советской экономике. На приключенческую и историческую литературу для юношества определим вам государственный заказ. Под него выделим хорошую беспроцентную ссуду и дадим фонды на полиграфические, понимаешь, материалы.
Готовьте серии «Пиф», «Памятство Руси Великой», «Морские приключения», «Ратники России». Можете образовать также журнал фантастики, понимаешь, и приключений. Что еще я могу для вас сделать?
— Более чем достаточно, товарищ Сталин… Только один вопрос, Иосиф Виссарионович. Что мне вот с этим романом делать? Я «Вечный Жид» имею в виду. Так и закончить его на счастливой и благополучной ноте? Хэппи эндом, так сказать…
Вождь всех времен и народов загадочно улыбнулся, весело посмотрел на Станислава Гагарина, подмигнул ему и мелко-мелко закашлял.
— Хитер, понимаешь, бобёр, — выговорил, наконец, Иосиф Виссарионович. — Но товарищ Сталин тоже не промах. Поезжайте покудова в Одинцово, вернее, на Власиху. Чрезвычайное положение я еще не отменил. Посидите дома, понимаешь, почитайте Юнга и Шопенгауэра, Фромма с академиком Тарле… Подумайте над феноменом Ста дней Наполеона, понимаешь…
— Уже думаю, — отозвался сочинитель.
— Еще раз перечитайте, понимаешь, и еще раз подумайте, — наставительно проговорил Иосиф Виссарионович. — Телевизор смотрите… Я всех говорунов, понимаешь, оставил.
— Как оставили?! — вскричал Станислав Гагарин. — Телекомментаторов? Сорокину и Киселева? Но ведь они…
— Правильно, — кивнул вождь. — За деньги вякали на одних, теперь, понимаешь, из страха за собственную шкуру будут вякать на других…
— Но это, как вам получше сказать… Цинизм, товарищ Сталин!
— А то, что творилось в эти годы, разве не цинизм, понимаешь, или что похуже? Вы сами, товарищ писатель, в сердцах предлагали повесить этих болтунов на Останкинской, понимаешь, телебашне… Было такое?
— Было, — согласился писатель. — Но в состоянии аффекта.
— В состоянии революционного, понимаешь, аффекта мы уже много чего натворили, — проговорил товарищ Сталин. — Трезвее надо быть, трезвее, партайгеноссе сочинитель!
Я, например, пообещал Агасферу, что не пролью ни капли крови. Если, разумеется, меня не вынудят открыть огонь…
— Бескровных революций не бывает, — возразил председатель.
— А это и не революция вовсе, — отозвался товарищ Сталин. — Возвращение к власти, понимаешь… Не термидор, а скорее восемнадцатое брюмера.
— Исторические параллели опасны, — рассмеялся Станислав Гагарин.
— Опасности полируют кровь, — с философским спокойствием ответил вождь.
VII
Никогда прежде не смотрел он с таким ожиданием в я щ и к.