Ведьма

Молодой маг крепче прижал к себе всхлипывающую молодую вдовушку, стал неспешно осыпать поцелуями высокий белый лоб, расчесанные на прямой пробор темные волосы. И Каська притихла, словно нехотя подставляя щеки под его неторопливые поцелуи.

— Бабье — оно слаще мести будет… — вкрадчиво шепнул он на ухо сомлевшей Катаржине. Та прикрыла глаза, покачнулась, оперлась рукой о край стола, на котором лежало тело Юрека. И тотчас вспомнила все, отпрянула, залилась слезами. Иларий вышел, оставив вдову горевать с девками и приживалками. Но в животе вновь зашевелился голод, а под ноги — на беду — сунулась давешняя служанка.

— Куда спешишь, красавица? — улыбнулся ей Иларий, девушка потупилась, вновь краснея.

— Не опускай глазки, моя горлинка, — замурлыкал манус, поправляя белой рукой темную прядь, упавшую на лоб. — Такие глазки грех прятать. Землица накажет. Землица, она грешницу от праведницы всегда отличит. Грешницу наставляет, а праведницу испытывает. Вот просит у тебя смиренный путник кусок хлеба да глоток воды, смилостивишься над несчастным?

— Кушать желаете, добрый господин? — не зная, куда деться от собственной робости, пролепетала девушка. — Так на помин хозяина Юрека много уж наготовлено. Я сбегаю…

Она попыталась проскользнуть мимо разговорчивого гостя, но Иларий преградил ей путь.

— Разве испытание — подать нищему кусок хлеба. Испытание — грешное искушение, соблазн небесный. — Манус коснулся холеными пальцами загорелой руки девушки, погладил запястье, и тотчас невидимые его испуганной жертве побежали по смуглому от солнца предплечью белые искорки, нырнули под кожу, растворились в крови. И тотчас вынырнули вновь — лукавым огоньком в девичьих глазах.

— Что ж тогда испытание? — заговорила служанка, поднимая на Илария сияющий огненными брызгами взгляд.

Илажка потянул девушку к себе и юркнул в боковую дверь, что вела в кладовые. Дом Катаржины он знал как свои пальцы, а скромница мертвячка могла стать хорошей союзницей, если Каська не откажется от своей глупой бабьей мести.

Глава 54

Такая разве отступит.

Раз втемяшила что себе в голову, так всю душу вымотает. Вынет правду вместе с нутром.

— Не крути, мил человек, — пристальный взгляд впился в карие глаза бородача. — Начал сказ, так досказывай. Не все ты мне рассказал про Владовы башни.

Славко опустил голову, впился крупными желтыми зубами в жареное на углях мясо. Да только Ядзя не унималась. Ее настойчивый шепот не давал вознице вволю насытиться, под пытливым взглядом кусок не лез в глотку, и жаркое по вкусу было не сочнее пучка соломы, что и голодная лошадь не тронет.

— Расскажи, дяденька Славко, — пропела Ядзя, заходя с другой стороны. — Неужто вовсе меня не жалеешь. Ведь я в Черну еду, княгине в услужение, князю Владу в руки. А вдруг он, как и ты, решит, что я вечоркинская ведьма? Говорят, у него на площади столб стоит, а на нем головы человечьи?..

Но возница молчал да глядел не то с мольбой, не то с досадой.

Ядзя присела к костру, приняла из рук суровой молитвенницы плошку с похлебкой, сердито захлюпала горячим варевом. Но Славко держался. Как ни жалко ему было спутницу, не мог ответить на ее вопросы. Будь его воля, не отпустил бы ни на шаг бойкую болтушку Ядзенку, не посмотрел бы на то, что лента у нее в косе дорогая, дареная, не послушал бы никого — своими плечами загородил хоть от Влада Чернского, хоть от радужного глаза, хоть от самой Безносой. Казалось, за три дня пути прикипел он сердцем к спутнице так, что заживо не отнимешь. А рассказать не мог.

Невеселые мысли бродили в голове Славко. Он щурился на огонь, почесывал густую бороду. И тут большая ночная птица, сверкнув глазом, низко чиркнула крыльями над самыми головами путников. Вскрикнули женщины, молитвенница привычно схватилась за свой посох, а Славко сложил пальцы в оборонительное, опомнился, спрятал исчерченную шрамами руку. И натолкнулся на удивленный взгляд Ядзи.

Девушка не сказала ни слова. Но по глазам увидел бородатый возница, что задумалась крепко. Славко занимался лошадьми, поболтал с кучером другой подводы, а Ядзя все сидела, непривычно молчаливая, положив подбородок на руки, да смотрела, как подмигивает тысячью алых глаз догорающий костер.

«Вон какая пасмурная, — ядовито прошептал кто-то в голове у Славко, — знать, о господинчике своем кручинится. О том, что дорогие ленты дарил, а потом в Черну к душегубцу выслал. Такая красавица за простого не пойдет. Ей не ниже палочника мужа надобно, чтоб у князя на службе, домик с палисадом, платок вышитый красный в базарный день…»

Славко отмахнулся от злого голоса, опустил голову, разглядывая свои руки. Теперь бронзовые от загара, растрескавшиеся как сосновая кора. Разве таким рукам расплетать девушкам шелковые косы. В таких пальцах и вожжи тоньше кажутся.