Ева могла бы пожалеть Антона – его супруге, которая ему так надоела, он надоел гораздо больше. Видимо, он просто до смерти ей надоел. Но жалеть его Ева не стала – жалость не полезна. Сейчас ее волновало совсем другое.
Павлик.
***
Она нашла его на той самой спортивной площадке, где они всего несколько дней назад учились бить пенальти. Он сидел возле ворот. На песке с гравием. Прижавшись к ржавой штанге. Его любимый мяч лежал на земле, зажатый между ступней.
Ева подошла к Павлику и опустилась перед ним на корточки. Он поднял на нее круглые растерянные глаза.
– Сидишь? – спросила Ева.
Он вздохнул.
– Сижу.
Ева молча кивнула. Она ждала.
– Папу убили, – сказал он.
– Я знаю, – сказала Ева.
– Сказали, что это мама все подстроила, и ее в тюрьму посадят. Это правда?
Он вскинул на нее глаза. Надежды во взгляде не было.
– Правда, – подтвердила Ева.
Павлик опустил голову.
– Ты теперь один? – спросила Ева.
Он опять кивнул.
– Наверное, с родственниками буду жить. С бабушкой. Это мамина мама. Правда, я ее видел только два раза, когда она приезжала в гости. Она в другом городе живет.
Он немного помолчал, потом, недовольно сопя, добавил:
– Она мне не понравилась. Она заставила меня становиться на стул и читать стихи. А я стихов не знаю. Она мне все время строчки говорила и велела повторять за ней. А потом сказала, что из меня нужно делать артиста, потому что сейчас все в артисты идут. Ну и пусть все идут. А я не хочу.
Ева слушала Павлика и думала о том, что у него совершенно сухие глаза. Он не плакал. Но Ева видела, что ему было очень плохо. Она знала, что это. Это было разочарование. А еще она видела, что внутри у этого семилетнего мальчика очень длинный коридор запертых дверей – одиночество. Но оно появилось не сегодня, когда он узнал, что его оставили одного самые близкие люди. Оно поселилось в нем раньше. Ева не знала когда именно. Но, попав к нему в душу, оно очень скоро превратилось в коридор. И каждый день в этом коридоре появлялись новые двери – запертые.
Ева встала с корточек. Павлик посмотрел на нее понимающим взглядом: «Ну вот, и ты сейчас уйдешь».
Но Ева не уходила. Она стояла и ждала… ждала пока тонкие и чувствительные пальцы ведьмы нащупают в коридоре запертых дверей одну незапертую, которую ей нужно открыть.
– Ты все еще хочешь стать футболистом? – спросила Ева, глядя на Павлика.
Павлик, не раздумывая, закивал.
Ева улыбнулась в ответ.
– Тогда нам нужно идти, – сказала она. – Если ты так и будешь сидеть в воротах – то ничего не получится.
Павлик встал, недоверчиво глядя на Еву, и поднял с земли мяч.
– Пойдем? – Ева протянула мальчику руку. – Нас ждет очень далекое путешествие.
Павлик кивнул и протянул ей руку в ответ. Ева взяла его ладошку своими длинными пальцами и задумчиво посмотрела в сторону моря.
– Только у меня есть еще одно дело. Нельзя уезжать, оставляя неоконченные дела.
***
На приморский город уже опустилась ночь, когда Ева нашла этот пляж. Он не был обустроен как другие пляжи курортного города и находился в некотором отдалении от центра. Пляж был пуст… почти пуст.
Подальше от самой кромки воды, на разостланной на гальке подстилке из старого тряпья, сидел бродяга. Он жевал что-то, завернутое в целлофановый пакет. Ева неслышными шагами приблизилась к нему.
Когда между ними осталось не больше двух шагов, бродяга вдруг вскинул голову.
– Чего надо? – недоброжелательно прорычал он.
– А ты сам как думаешь, что мне нужно? – спросила Ева.
Бродяга напрягся и оглядел ее с ног до головы пристальным, враждебным взглядом. Вдруг глаза его широко раскрылись, он выронил пакет с едой и начал отползать назад, разгребая руками ворох старой одежды.
– Это ты! Это тебя я видел там, в подворотне! – прохрипел он дрожащим голосом.
– Правда. Ты видел меня, – спокойно согласилась Ева.
Она стояла немного в стороне, так, словно и не собиралась подходить к нему ближе. Бродяга перестал отползать, но и приближаться тоже не стал. Сощурив глаза, он внимательно изучал ее.
– Ты выглядишь по-другому, – сообщил он, и в голосе его заметно поубавилось дрожи. – В прошлый раз ты была страшнее.
Ева сдержанно улыбнулась.
– В прошлый раз я хотела напугать тебя. Всего лишь.
Он снова напрягся.
– А сейчас? Опять будешь страху нагонять?
Ева глубоко вдохнула, втягивая в легкие соленый морской воздух, и на выдохе вполне мирным тоном произнесла:
– Нет. Сейчас я не буду тебя пугать.
Бродяга окончательно успокоился. Он потянулся вперед за едой. Осторожно покосился на Еву и жадно ухватил пакет, как будто боялся, что она схватит его за руку. Потом, отвернув края пакета, начал жевать что-то похожее на бутерброд. От еды шел кислый, неприятный запах. Ева молча ждала, пока он доест. Когда целлофановый пакет был пуст, бродяга достал из кармана окурок сигареты и спичечный коробок. Подкурил и глубоко затянулся. Потом из-под бровей глянул на Еву.
– Это хорошо, что пугать не будешь. А то… Больно уж страшно в прошлый раз… Такая жуть…
Ева отвернулась от него, устремив взгляд на бурлящие волны.
– Зачем ты убиваешь бродячих собак?
Бродяга криво усмехнулся.