Ведьма по имени Ева

– Э-э! Дамочка… кто бы вы там ни были… я не хочу, чтоб они сожрали мое тело, когда я буду уже того…

Ева продолжала задумчиво смотреть вдаль, пытаясь различить в темноте, где кончается море, а где начинается небо.

– Их слишком много. Ты не перебьешь их всех. А когда ты умрешь, они все равно придут и съедят тебя.

Бродяга снова затянулся и, выпустив дым, громко хмыкнул:

– Ну! Вы уж будьте покойны. Всех перебью, тварей этих. Ишь чего удумали – людей жрать.

Ева какое-то время молчала, по-прежнему не отрывая взгляда от морских волн. Только чуть склонила голову, как будто очень серьезно о чем-то задумалась. Потом снова вздохнула и сказала:

– Что ж, в конечном итоге – каждый сам выбирает свой путь.

Бродяга не понял последних слов и с интересом посмотрел на стоящую перед ним женщину. Он ждал, когда она обернется. И она обернулась…

Прищуренные глаза были налиты странной чернотой, хотя лицо оставалось прежним: спокойным, каким-то даже безучастным.

– Встань, – коротко приказала она.

Бродяга кашлянул: то ли с перепуга, то ли он слишком много курил.

В черных глазных щелях женщины вдруг что-то зашевелилось. Бродяга прищурился и даже вытянул шею, чтобы разобрать, что же это, и вдруг понял: ее глаза не были черными, они были цвета темного бушующего моря, и в каждом из них кружилась водяная воронка. И сразу, как он это увидел, он понял, что ему нужно делать.

Ева наблюдала, как бродяга поднялся на ноги и замер на месте, даже не шевелясь.

– Поднимись на волнорез, – приказала она.

Он послушался: с отрешенным видом он побрел по гальке к волнорезу. Поднялся на каменный мол.

– Иди, – прошептала Ева.

Он был далеко и не мог слышать ее голоса, но, тем не менее, снова послушался и пошел вперед по волнорезу. Дошел до края и остановился.

Ева дала ему постоять так несколько секунд. Потом безжалостным тоном приказала:

– Прыгай.

И в тот же миг он прыгнул с волнореза в штормящее море.

Только лишь его тело погрузилось в воду, как бродяга пришел в себя. Он в ужасе барахтался в швыряющих его из стороны в сторону волнах и бешено озирался вокруг. Он не мог понять, как оказался в воде. Он не помнил. Помнил, как сидел на берегу, и там была эта женщина… Разговаривала с ним.

Он хотел кричать, звать ее на помощь, но вдруг заметил в воде огромный, приближающийся к нему гребень. Сначала он не понял, что это за гребень… Но это сначала. Дальше все было очень страшно и очень быстро. Что-то схватило его тело поперек и потянуло на глубину. Он вскрикнул от нечеловеческой боли, но крик его потонул в бурлящем море. Глаза его оставались открытыми, и уже под водой он увидел свое тело, зажатое в челюсти огромной акулы. Маленькие глазки хищной твари на секунду глянули на него словно бы осмысленно. В следующее мгновение он почувствовал и одновременно увидел, как острые зубы акулы разрывают его тело пополам…

Больше он не чувствовал ничего.

Какое-то время Ева наблюдала с берега, как человек в воде пытается бороться с волнами… или, возможно, он боролся с чем-то другим, видимым только ему. Но это продолжалось недолго. Несколько секунд – и человек скрылся под водой.

– Интересно, водятся ли здесь акулы? – вслух спросила Ева.

Она продолжала стоять на берегу и смотреть вдаль, но ей никак не удавалось разглядеть в темноте, где же все-таки кончается небо и начинается море.

***

Взяв ключ от номера у портье, Ева медленно поднялась по лестнице – она чувствовала себя уставшей. Преодолев верхнюю ступеньку, она уже хотела повернуть направо – к своему номеру, как знакомый голос остановил ее.

– Зачем ты это сделала?

Он стоял возле лестницы. Поджидал ее. В его голосе Ева услышала страдание. Она обернулась.

Черное перо, маленькая книжечка в кожаном переплете, бледно-голубые глаза…

– Потому что ты был прав, Пилигрим: там, где я, – всегда случается что-то ужасное.

Она повернулась к нему спиной и, не оглядываясь, пошла по коридору к своему номеру. Ей незачем было оборачиваться. Она знала, что он смотрит ей вслед с жалостью.

Он жалел ее. Он жалел бродягу в грязном плаще. А главное – он жалел о том, что сказал ей на днях: что кто-то убивает местных бродячих собак.

Ева не хотела думать о страданиях Пилигрима: пусть утешится тем, что теперь не будут резать собак. А она в свою очередь получит своего рода передышку: сегодня ей не придется слушать его рифмы.

Уже возле номера она все-таки обернулась. Его глаза по-прежнему смотрели на нее, и в них, кроме жалости, Ева увидела боль.

– Это пройдет, Пилигрим, – ласково сказала она. – Ты только не забывай – двенадцать раз…

***

На журнальном столике в номере гостиницы Ева обнаружила белый лист бумаги: «Анкета для выезжающих постояльцев».

Она оставила без ответов прошлую анкету, но юноша – служащий гостиницы, решил не отступать от правил и принес ей новую.

Лишь на мгновение Ева подумала, кто же теперь управляет этой гостиницей, после смерти Антона, но быстро отбросила от себя эти мысли – здесь наверняка достаточно менеджеров, администраторов… Первое время разберутся сами, а потом… Ей было неинтересно, что будет потом.