Ведьма в шоколаде

Ни разу в жизни я еще не чувствовала, как сладко сжимается все внутри, как замирает сердце и поцелуй становится не просто прикосновением губ, а чем-то очень личным, почти болезненным. Сама не заметила, как руками обвила шею мужчины и неумело, осторожно на поцелуй ответила.

Чем вызвала едва слышный короткий стон. Талию сжали крепче, язык скользнул по моим губам.

Собраться с силами и оттолкнуть его было очень сложно, но я все же решилась. И тут же отступила, задыхаясь, пытаясь вернуть себе ориентацию в пространстве.

– Что вы себе позволяете! – выдохнула я.

– Это ты мне позволила.

– Вы помолвлены!

– Но не женат.

– Это аморально.

– Что? Целовать сестру невесты? А если мне хочется?

– А вы всегда делаете то, что вам хочется? Для вас совсем нет понятия долга? Уважения к невесте?

– Вы ненавидите друг друга.

– Считаете, я из-за ненависти к Саре прыгну к вам в объятия?

Вложила в голос максимум презрения. Оно подействовало, как ушат ледяной воды. Голос Дрэвиса сделался бесстрастным.

– Тебе нужно научиться оценивать последствия своих действий, Кексик. Предлагая что-то, будь готова к тому, что кто-то примет. И на моем месте в следующий раз может быть тот, кто не станет с тобой играть в игры.

Обида разлилась внутри мерзкой горечью.

– Боюсь, вашим надеждам не суждено сбыться. Скорее всего, это будет Уиллторн, а уж у него-то, в отличие от вас, есть понятия чести и воспитания.

И без того темные глаза Дрэвиса стали почти черными. Я испуганно оглянулась в отчаянной попытке понять, смогу ли добежать до лавки и там закрыться. Зря! Зря я упомянула Уиллторна.

– Что ж, леди Гринвильд, – хмыкнул мужчина. – Я тебя услышал. И требую извинений.

– За что извинений? – Голос у меня сорвался.

– Ты испортила мне вечер, выставила меня посмешищем перед друзьями, подвергла нас обоих опасности. Когда я соглашался помочь Градду и предоставить места для общественных работ, я никак не думал, что мне попадешься ты. И если бы только знал, сколько с тобой проблем, – не пустил бы даже на порог своего дома!

Мрачные мысли всегда настигали внезапно, вот и сейчас вместо ярости вдруг накатило какое-то обреченное понимание, что Фолкрит в общем-то прав. Со мной всегда были проблемы, что дома, что в лавке. Домой я таскала алхимические штуки, которые ненавидела мама, вместо посиделок с подружками бегала с соседскими мальчишками. Да и папа наверняка натерпелся за годы жизни, ведь мама была вынуждена растить чужого ребенка, как напоминание о предательстве мужа.

Поэтому я молчала. А что тут скажешь? Я не знала, как стать правильной. Нужной, доброй, веселой. Как сделать так, чтобы при виде тебя люди не закатывали глаза, а улыбались.

– Я требую извинений. Иначе выметайся из лавки и живи где хочешь. Хочешь – отправляйся в камеру, хочешь – проси прощения у родителей. Мне плевать.

Совершенно некстати на глаза выступили слезы. С нечеловеческим усилием я подняла голову, чтобы посмотреть мужчине в глаза, и сдавленно произнесла:

– Извините меня.

Потом поняла – больше не могу. Если еще хоть на секунду останусь рядом с ним, разревусь и сойду с ума! Поэтому развернулась и припустила к лавке, забыв вернуть пиджак. Но на этот раз меня никто не преследовал.

Ближе к двери рыдания все же подступили, и я закрывалась, уже всхлипывая. Сил отползти подальше не было, села на пол прямо у входа и спрятала лицо. Надо было прореветься, все равно никто не видит.

Ну, или почти никто…

– Кексик, что случилось?

Голос у Крина, как ни странно, был совсем не ехидный, а будто бы обеспокоенный.

– Ничего, – в перерывах между всхлипами удалось сказать мне. – Устала.

– От чего ты устала, Кексик?

– От всего устала. Жить одна устала. Работать без выходных устала. Бояться устала. Воевать со всеми устала. Ну не нужна я вам, ну так отстаньте, чего вы мучаете!

Потом был поток непереводимых попыток вкратце объяснить, что случилось. Но зеркало ничего не поняло и только испуганно на меня смотрело. А я никак не могла успокоиться. Думала, если побешу Фолкрита, будет проще. Но почему-то сколько бы гадостей ни делала, легче-то не становилось.

Я наспех умылась и выпила мятного чаю, чтобы прекратить истерику. Немного меньше стала болеть голова. Можно было сварить успокаивающее зелье, но я не была уверена, что хватит сил. Чувствовала себя выжатой как лимон. Едва доползла до второго этажа и рухнула на матрас как была, в платье и пиджаке.

От пиджака шел приятный запах, чем-то напоминающий кофе. Одеяло, теплое и тяжелое, надежно скрыло меня от всего мира.

– Кексик, быть может, пойдешь в хорошую гостиницу? – осторожно предложил Крин. – Светлейшая с ними, с деньгами, еще заработаешь. Здесь тебе плохо.

– Я боюсь идти ночью, – прошептала я.

– И то верно. Но меня беспокоит твое состояние.

– Я в порядке, Крин. Не волнуйся. Я просто не знаю, что мне делать дальше, понимаешь? Не знаю, куда идти.

– В твоем возрасте многие боятся того, что их ждет дальше. А уж тебя вообще все бросили. Надо пережить, Дейзи. Стиснуть зубы, всех победить и потом смеяться над теми, кто не верил, что ты способна на многое. Надо просто пережить.

– Я попробую. Правда попробую.