Ведьмина гора

А песенка, как уже говорилось выше, позаброшена-позабыта, да и окон, как это было раньше, не отворяют, ибо – по меткому замечанию классика – «открыть окно, что жилы отворить». Сотворить бы отвар, отварить бы зелье, залить бы им глаза по верхнюю риску – риск невелик! – и забыться заветным сном, в котором можно встретить девушку с изогнутыми полумесяцем ресницами – и: не отвернуться от нее в ужасе, не отворотить взгляда…

Макарова из десятого «А»

Напишите мне небо на звенящем, как бубен, холсте; будут петь облака и метаться игривые грóмы, будет дождь свиристеть, будет иволга плакать от счастья, будет рыжей, как звезды, Макарова из десятого «А».

Как она улыбалась! Как сердце мое волновалось! Трепыхалась душа в западне – западне одинокой любви. Исчезали слова, приходили заветные звоны, снились рыжие сны, где Макарова песней плыла.

Я забыл эту песню, я имя ее позабыл, я умчался туда, где палит порыжевшее солнце.

…Нарисуйте мне небо. Пусть тревожно поют облака, пусть Макарова вспомнит, что иволга плачет от счастья…

Шмель воспоминаний

…Шмель воспоминаний натужно гудит в моей комнате; мерцает его полосатое брюшко, лопасти крыльев стригут воздух, и вдруг… он – воздух – осыпается лукавыми лепестками прошлого.

Собственно, из этих лепестков я и пытаюсь любовно воссоздать гербарий минувшего,

и —

– пока жужжит шмель,

пока плывут в воздухе лепестки, —

у меня есть подручный материал для работы.

Несколько страниц альбома уже готовы,

и – время от времени —

– можно перелистывать их, чувствуя, как исходит от них дискретное обаяние прошлого.

Возможно, это так:

– каким бы ужасным ни было прошлое —

– так или иначе, —

– оно имеет свойство становиться обаятельным.

Для кого-то со знаком «плюс», для кого-то – со знаком «минус»; в конце концов отрицать обаяние прошлого, если уж на то пошло, куда острее и трепетнее, и пронзительнее.

Шалый шмель воспоминаний, засушенные лепестки прошлого, сохранившие и источающие слабый романтический аромат.

Нет, это вовсе не мемуары – упаси Боже! —

– это всего лишь лепестки воспоминаний;

листки, исписанные неровным, подчас прыгающим, танцующим, скачущим почерком, —

– эти листки осыпались лепестками, —

– и то, что мне удалось подобрать, было вброшено на мерцающий экран компьютера:

– «мерцающие мемуары», —

они не дают полного яркого света, полной картины, —

– это всего лишь мерцание прошлого, попытка словить ускользающие блики безудержных дней, вслушаться в шершавый шепот теней.

Валентин Катаев, цитата из которого, словно некая вещая примета, еще появится в этом повествовании, в своем, одном из самых лучших, поздних произведений – «Трава забвения», – соединяя прошлое с настоящим, пытаюсь восстановить распавшиеся звенья звенящего, как монисто, времени, обмолвился:

«Человеческая память обладает пока еще необъяснимым свойством навсегда запечатлевать всякие пустяки, в то время как самые важные события оставляют едва заметный след, а иногда совсем ничего не оставляют, кроме какого-то общего, трудно выразимого душевного ощущения, может быть, даже какого-то таинственного звука. Они навсегда остаются лежать в страшной глубине на дне памяти, как потонувшие корабли, обрастая от киля до матч фантастическими ракушками домыслов».

Я много раз брался за эту книгу и много раз бросал ее, отступая, как перед неприступной крепостью, боясь, что сосредоточусь на пустяках или ничего не значащих деталях. А то меня пугал размах временных промежутков, на который я замахнулся, —

то – казалось – не хватит сил и способностей, —

то вдруг мерещился какой-нибудь злостный зоил с золотистым пером и почему-то со странной фамилией Магаз – «газ»? «магазин»? «аз»? что пугало меня? – ожесточенно машущий пальчиком; дескать, и ты, Брут, затесался в графоманы.

И все-таки в один прекрасный день я понял: пришла пора —

– мохнатый шмель кружит по комнате, его крылья стригут воздух, который осыпается мерцающими лепестками воспоминаний.

В белый морок, в никуда…

В белый морок, в никудаМолча простираю руки…Ю. Левитанский

…Бог мой, я даже не знаю, дойдет ли до тебя мое письмо!

Я даже не знаю, что с тобой, хватило ли у твоей семьи терпения, чтобы вынести все эти умопомрачительные бакинские события; вполне возможно, ты давно покинула апартаменты на улице Саляма Адиля и перебралась в какой-нибудь тихий российский городок.