Ведьмина гора

С домом Шляфера связывали и многие другие легенды, какой-то мистикой он был окутан, и не зря, видимо, один из углов пентаграммы упирался в дом-корабль, пытаясь сообщить нечто важное для Яна и Тани.

Ян слушал рассказ, но его не покидало ощущение, что Таня рассказывает не столько о доме-корабле, где иногда можно встретить призрак Шляфера, шляющегося с унылым выражением лица или даже беседующего с чиновником из магистрата, который утверждал проект, – нет, Таня рассказывала о себе, но не прямо, а иносказательно; за ее повествованием скрывалась какая-то боль, потаенная и непонятная Яну.

– Танечка, – вдруг сказал Ян, – мне кажется, что вы готовы говорить о чем угодно, но только не о себе.

– Вы правы, – нисколько не удивилась Таня, – я действительно довольно скрытный человек. Я откровенничала со считанными людьми, а потом эти же люди причиняли мне боль… Нет уж, мой внутренний мир не должен вообще никого интересовать. Пусть принимают меня такой, какая я есть внешне, не более того.

Таня откинула одеяло:

– Пойду приму душ, отвернитесь, пожалуйста.

– Вы мне нравитесь обнаженной тоже, – улыбнулся Ян.

– Я вас очень прошу, мне немного стыдно. – Таня покраснела.

– Все-все, отворачиваюсь, – поспешно согласился Ян.

Таня быстро накинула на себя рубашку Яна и прошла в ванную.

«Странно, – думал в это время он, – мудрецы Талмуда говорили: „До каких пор девочка считается ребенком? Пока она не начинает испытывать стыд, стоя обнаженной“. Будучи столь чувственной, Таня в то же время действительно ребенок, но с обожженной душой…»

Ян растерянно взял с прикроватного столика пульт и включил телевизор.

– Всего лишь простенький вопрос: расскажи, как проходит твой день… – обращался сервильный Галкин на экране к какому-то очередному маленькому вундеркинду.

Ян выключил телевизор. Но в самом деле – как рассказать про свой день, который полон страхов и ожиданий, надежд и свершений, мучений и сомнений?!

Дни удивительно разные, они не похожи друг на друга, их течение стремительно, а цвет ярок.

Сегодня утро было розовым и ранним, свежий воздух, просачивающийся сквозь окна, был таким сладким, что его хотелось пить, тишина стояла, не нарушаемая движением машин. Но это было недолго, на какое-то мгновение – потом все словно пробудилось, зашевелилось, запело, птицы зачирикали, затренькали, запели, издавая сладостные звуки своим горлышком.

Птицы пели под окном.

Так начинался день.

Тем временем Таня включила воду, и Ян, ходивший по комнате, незаметно подошел к ванной; в полуоткрытую дверь было видно, как струи словно окутывали обнаженную Таню; «Вода благоволила литься», – мелькнула в сознании знаменитая мартыновская строчка, и сочетание поэзии, воды, молодости, свежести нагого тела затопили каким-то странным сиянием всего Яна, будто и в самом деле действовало Танино колдовство.

Ян вздохнул и решил приготовить кофе для себя и для Тани. Когда она вышла из ванной, закутанная в большое махровое полотенце, то на столике рядом с окном уже дымился горячий кофе, а вазочке лежало несколько печенек и конфеты в серебристой обертке.

– Вы умеете отгадывать желание? – Таня тряхнула головой, и с ее светлых волос слетели, словно птенцы, капельки воды. – Я очень хочу кофе.

Она подсела к столику, вдохнула аромат кофе, пригубила его и взяла из вазочки печенье.

– Вы даже пьете кофе, не улыбаясь, – констатировал Ян.

Таня задумалась:

– Зачастую я грустный человек, слушатель и созерцатель… Мне хорошо жить, не торопясь… Временами я вспыхиваю и становлюсь активной, но не часто. Я упряма и могу много работать, если понимаю – зачем…

– Знаете, у четырнадцатилетнего Марселя Пруста спросили как-то, что для него страшнее всего. И он ответил: «Люди, не понимающие, что такое добро, и не знающие радостей нежного чувства». Вы не относитесь к таким людям, вам свойственны понятия добра и радость от нежного чувства. Вы такая, какая есть, и этим меня и притягиваете.

– Я не всегда запоминаю свои сны, – невпопад ответила Таня.

– Это недостаток? – удивился Ян.

– Они запоминаются сами, но иногда похожи на какой-то сериал, – Таня поморщилась, как от какой-то неясной боли, – за которым я наблюдаю со стороны, но в то же время вижу себя в главной роли. И я уже не Таня, а допустим, Тоня. Я…

– Почему «Тоня»? – перебил ее Ян.