А в кабинет постучались. Очень вежливо, осторожно и интеллигентно. Я попыталась крикнуть – не то предупредить, не то попросить о помощи, – но издала лишь придушенный сип. А «Виталина Марковна» на стук не прореагировала. Она не сводила с меня глаз – совершенно чёрных и пустых.
– Я дико извиняюсь… – раздалось за дверью, и она с грохотом распахнулась.
«Шефа» с невероятной ловкостью отпрыгнула в сторону, я осталась стоять на месте, а в дверном проёме показалась Валя. Вернее… та, кого я знала как Валю – сонную муху. Привычное страшно-мешковатое платье теперь не тучную фигуру обтягивало, а висело на тщедушном теле как на вешалке. И впервые она смотрела не в потолок, а перед собой – на меня. В упор. Ярко-жёлтыми, как у «нетопыря», нечеловеческими глазами.
Я удивленно булькнула, а «редакторша» издала тот же звук, что недавно я, – придушенный сип. Я скосила глаза и чертыхнулась: «шефа» висела в воздухе, схваченная за горло невидимой рукой, и отчаянно скребла по удавке ногтями, уродуя безупречный маникюр, сучила ногам, роняя туфли.
– Я тебя, тварь, ещё с утра почуяла, – пропела Валя тихо и тонко, почти нежно. – Мерзость малолетняя, кого обдурить хотела, а?
За её спиной запрыгали тени, расползаясь по стенам и потолку, приглушая свет, а почти человеческое лицо стало… вообще нечеловеческим. Нервно задёргались щеки, обнажая… открывая щели крохотных золотистых глаз. И у меня тоже всё задёргалось от страха. И я вдруг поняла…
– Ты можешь двигаться, Рада, – Валя посмотрела на меня, и мне, несмотря на певучий тон её голоса, стало совсем жутко. –
Говорила – а рот не открывала. Её голос тёк журчащим, успокаивающим ручейком, но слышала я не ушами. А чем-то… внутри. Как себя, когда… думала.
– Шевелись! – голос стал жёстче, жёлтые глаза прищурились, и я едва не рванула с места.
Шевельнулась. Взмахнула руками, ловя равновесие, переступила с ноги на ногу, и Валя одобрительно улыбнулась:
– Посмотри вниз. В классики в детстве прыгала? Так прыгай. Осторожно и к двери.
Тени – плотные, выпуклые как пушистые шерстяные нити – расползались по полу паутиной. Рядом со мной между нитями виднелись светлые плитки пола, а вот под «шефой» паутина скручивалась в полотно, приподнимаясь и цепко держа замершую жертву за лодыжки. И постепенно взбираясь выше. Давно не ела?.. В смысле… душу надо… всего лишь?..
А напевный голос Вали всё звучал внутри меня, объясняя, подбадривая, успокаивая, выравнивая бешеный пульс. И, вдохнув-выдохнув, я в несколько прыжков оказалась за порогом кабинета.
– Рада, подожди.
Я обернулась и встретила немигающий янтарный взгляд нечисти.
– Сумку не забудь, – напомнила она, – и уходи по пожарной лестнице. Я не знаю, сколько их здесь – у меня «короткий» нюх, лишь на то, что рядом. Лифт – готовая западня. Дверь пожарного выхода я открыла. Беги. Быстро.
– С-спасибо, – выдавила я, пятясь.
– Найди её, – на Валином лице снова зарябили оспинами крошечные тускло-жёлтые глаза. – Найди ту тварь, что выпустила эту, – кивок на «редакторшу», – гадость на свободу. Ты сможешь. И Верховную найди. От местной ведьмы толку мало – она старая, неповоротливая. Верховная ведьма Круга, Рада. В краевой столице. Ночь в поезде – и ты у неё в гостях. Бизнес-центр «Оса». Заходишь и рассказываешь обо всём первой же девушке на ресепшене. Там работают только ведьмы. Настоящие. Тебе поверят. Не бойся. Поняла?
Я судорожно кивнула, и Валя отвернулась, шагнув в кабинет. И тихо, очень тихо закрыла дверь. А я не стала ждать следующих… чудес. Метнулась в свой кабинет, схватила сумку и бегом рванула по коридору, к пожарной лестнице. Думать о том, что в бизнес-центре есть другая нечисть, было страшно, и я просто летела вниз сломя голову. Когда пробегала по площадке третьего этажа, услышала смутную возню и опять уловила запах «цветочного чая», но зацикливаться на этом не стала. Может, повезёт прорваться…
Но, как показало будущее, не повезло. То есть не совсем повезло. Видать, судьба решила напрячь меня сегодня по максимуму. Едва оказавшись на первом этаже и проскочив по короткому полутёмному коридорчику к холлу, я опять столкнулась с нечистью. И поняла, почему от охранника дико пахло проклятым «чаем». Он стоял перед входной дверью, перекрывая путь на улицу, – с безумно-чёрными глазами, неподвижным и равнодушным лицом.