Ведьмино яблоко раздора

Яся вот уже неделю пребывала в каком-то особом, приподнятом настроении. Ее глаза светились загадочным блеском, а в уголках губ поселилась ангельская улыбка. Она просыпалась с радостью, легко поднималась с постели, даже когда совсем мало спала, нарядно одевалась и как бабочка летела на работу. Все вокруг ей нравилось, все казалось милым, и хотелось облагодетельствовать всех вокруг, чтобы им тоже стало хорошо. Тело ее наполнялось теплом, которое нежно обволакивало ее с головы до ног. Это было невероятно приятное состояние. Она догадывалась, что с ней происходит, но старалась не анализировать причин своего блаженства. Конечно же, это была влюбленность! Она была еще настолько хрупкой и неустойчивой, что могла в любой момент разрушиться. А Ясе очень не хотелось расставаться со своим восхитительным чувством. Влюбленность можно лелеять в своей душе, наслаждаться ею, но ни в коем случае о ней не думать. Есть чувство – и это отлично, а разные глубокие размышления ему очень вредны.

Яся сама не заметила, как полюбила Антониса. Не за цветы и подарки, не за красивые слова и жаркие признания, а за что-то другое, неуловимое, что воспринимается не разумом, а сердцем.

Она хотела находиться с ним рядом, слушать его, видеть его смущенную улыбку и блестящие глаза. Но и вдали от возлюбленного Яся чувствовала себя прекрасно. От существования в сердце любви ей было настолько хорошо, что не требовалась непосредственная близость объекта любви. Яся просто знала, что Антонис есть и что она его любит. Она не загадывала, как сложатся у них отношения, а наслаждалась настоящим, стараясь сохранить восхитительный настрой как можно дольше и запечатлеть его в памяти.

* * *

Дмитрий Морозов лежал на растаявшем до состояния грязевой жижи снегу. Внезапно наступившая оттепель спасла его от серьезного острого респираторного заболевания. Но все же он основательно замерз. Мутило, лихорадило, ломило кости и невозможно трещала голова. Дима с трудом разлепил глаза, но светлее не стало – как был мрак, так он и остался – над парком висела глухая ночь. Он не помнил, как поднялся и поковылял, натыкаясь на деревья и кочки, как выбрался к дороге и упал на сиденье «Жигулей» какого-то припозднившегося автовладельца, подрабатывающего извозом.

В кармане обнаружилась смятая тысячная купюра – все наличные, остальные отобрали вместе с бумажником. Дима сунул деньги водителю: извини, командир, больше нет. Тот понимающе кивнул, оценивая вид пострадавшего бедолаги: грязная порванная одежда и отутюженное кулаками лицо. Дима дотащился до квартиры, скинул ботинки, испорченную куртку и рухнул на диван.

На следующий день, продрав заплывшие глаза, Морозов отправился на кухню, чтобы глотнуть воды. Неровной походкой он прошелся по коридору, где в зеркале отразилась его физиономия. Красноречивая ссадина на лбу, обширная гематома под правым глазом – зрелище было впечатляющим. С такой рожей далеко не улетишь – если не задержат в городе, то в аэропорту непременно докопаются, – скорбно заключил Дмитрий.