Ведьмино колечко

– Вот расскажи про ветер, чтобы больше слов было с буквой ша.

Сашенька запрыгала по плиткам ко мне, ухватила за руку и сказала:

– Ветер… шумит… ш-ш… шепчет в камышах! Шалит и шуршит! Щекочет… нет, это ща… шутит над кошкой, вот! Кошмар и шелест!

– Теперь слово «лес». Какие в нем буквы?

– Эль… с-с-с. Какое главное?

– А ты подумай. Эль – что-то ласковое. Эс – это звук леса. Получается, всё главное! Значит, рассказываем про лес с буквой эль и эс.

– Лес летом… зеленый! Ласковый! Лисички растут… маслята… на склоне синие подснежники… на светлой полянке спит лиса!

Ну, слава богу, ребенок нашел что-то интересное в родном языке!

По возвращении застали на нашей улице машину с вышкой: опиливали тополя. Саша оживилась и намылилась принять в этом участие, но я решительно затащила ее во двор, где бабушка посадила ее с собой перебирать сливы.

В доме я застала Людмилу в состоянии величайшего раздражения:

– Не устала отдыхать?

– Разве это возможно? За все свои 14 лет трудового стажа трижды отдыхала: в девяносто пятом в санатории, в прошлом году в Англии и вот нынче у бабушки. Век бы отсюда не уезжала!

– И кто тебе мешал ездить сюда хоть каждый год?

– Маленькая зарплата.

Людмила некоторое время шумно дышала и беззвучно шевелила губами, потом хлопнула дверью.

– Что с ней? – спросила я у испуганного Павла Алексеевича.

– Она купила на завтра билеты на поезд. Жора сказал, что не поедет с нами, будет все лето у бабушки жить. Она весь день заводилась, а сейчас позвонила и сказала, что если он через двадцать минут не появится, то найдет ее труп.

– Во семейка! Нашли развлечение – театр суицида!

Я закрыла дверь и принялась лихорадочно переодеваться. Надо перехватить мальчишку по дороге, ведь он будет всю дорогу бежать.

Выскочила на крыльцо и услышала крик. Сразу почему-то твердо знала: это что-то страшное с Жоркой случилось.

Он лежал на газоне, раскинув руки. Я встала на колени и пыталась нащупать пульс, но ничего не слышала. Стоявший рядом мужик сбивчиво объяснял, что все было по правилам техники безопасности, место работы обнесено полосатой лентой, но пацан бежал, будто кто-то за ним гнался, перескочил через ленту, и тут как раз дерево свалилось, а провод упал прямо на пацана. А они быстро все сделали: провод с пацана сдернули, Юрка электричество отключил.

– Мужик, заткнись, я сердца не слышу!

Но он как заведенный продолжал бубнить, что они сердце послушали, «скорую» вызвали, а Юрку к Бобровским послали, там Васильич квасит. Вот он, Васильич, ты не думай, он очень хороший терапевт.

Рядом присел на корточки очень пьяный мужик, прислонил пальцы к шее Жорика и сказал:

– Нет пульса. А «скорой» придется от площади пешком идти. Сколько прошло, Саныч, только точно?

– Ну, мало, может две минуты!

– Ничего себе мало… придется тычком, – и поднял руку.

Я перехватила ее и сказала:

– Сломаете ребра. Три года после химиотерапии и глюкокортикостероидных гормонов.

– Да, кости могут быть хрупкими. Уступи-ка место, попробую массаж.

– Лучше я, а вы пульс контролируйте, – и воткнула пальцы в подключичные впадины. Он что-то начал говорить, но я гаркнула. – Ну!

Закрыв глаза, я молила свое сердце, чтобы оно стучало, как молот. В груди образовался ком, который мешал дышать. Я кашлянула, и в ответ услышала кашель Жорика. Он дернулся у меня под руками. С воем подлетела Людмила, оттолкнула меня и вцепилась в сына.

– Нет пульса! – завопил пьяный терапевт, вскочил и попытался оторвать Людмилу от Жорика. Где там! Тогда он с силой ударил ее и заорал. – Уберите эту бабу, а то я ее убью! Давай, милая, включай его, а то помрет!

Я снова ухватилась за брата. И сразу почувствовала, как появился пульс в кончиках пальцев. Рядом уже присела женщина в белом халате и открывала свой чемоданчик, а врач перечислял, что ей колоть, слушал в фонендоскоп и приговаривал:

– А брадикардия-то почему такая?

– Это моя. Когда его сердце начнет работать, это будет как перебои.

– Черт! Первый раз такое наблюдаю! Вот! Включилось!

Если в случае с Ирочкой я ничего не понимала, то сейчас было по-другому. Я почувствовала тошноту и почему-то сразу поняла, что она не моя, и скомандовала:

– Переверните на бок! Его сейчас вырвет!

– Только рук не отрывай, – сказал Васильич и легко повернул не хилого, в общем-то, мальчика.

В правом виске возникла острая боль, словно в него что-то острое вонзилось. Не понимая, откуда эта боль, я дергала головой. Вдруг что-то гладкое и прохладное заскользило по щеке, и боль прекратилась. Я увидела, что Сашенька приподняла голову Жорика и подпихнула под нее свою любимую подушечку в шелковой наволочке с дивана. Значит, когда врач перевернул его на бок, под голову попал острый камень.

– Спасибо, солнышко, – сказала я. – Погладь Жорика по щеке, – почувствовать ее пальцы на своей щеке, в то же время наблюдая, что гладит она Жорика, было странно и страшно. Поэтому я поспешно скомандовала. – А теперь пулей принеси кружку холодной водички!

Сердце брата по-прежнему билось неровно. Когда к моей спине прислонилась Сашенька и спросила, кому дать воду, я сказала: