Некоторое время Холопка пыталась выживать сама по себе, но Броккенбург — это не тот город, который благоволит нищим ведьмам. Без серебра в кошельке, без крыши над головой, без товарок и компаньонок не протянуть и месяца. Она знатно отощала, завшивела, заложила сапоги, чтобы не протянуть ноги, и озверела еще больше. Голод и нужда нихера не благотворно сказываются на саднящих шрамах и уязвленной гордости.
Кончилось тем, что Холопка ограбила лавку в Нижнем Миттельштадте. Дерзкая выходка, рожденная скорее голодом и тлеющей в душе ненавистью, чем расчетом и здравым смыслом. Да и не приживается обычно здравый смысл в вытравленной Шабашем душе… Не удосужившись дождаться, пока приказчик отпустит слуг, Холопка ввалилась в лавку с украденным перед тем топором в руках — и потребовала вскрыть сундуки. Приказчик заупрямился, а может, просто не счел серьезной опасностью пошатывающуюся от слабости девчонку с топором в руках. Она выглядела и вполовину не так опасно, как юные суки, на первом круге обучения умеющие щелчком вышибать искры из пальцев и подчинять крохотных, как мошкара, духов.
Холопка положила четверых, приказчика и трех слуг. Она била не так, как полагается бить, орудуя топором, продольными ударами сверху вниз. Она била в лицо. Ее адский владыка, должно быть, проникнувшись ее невзгодами, наделил ее в эту минуту силой голема, потому что удары эти были страшны и смертоносны, не оставляя раненых. Добычей Холопки стала горсть медных грошей, но настоящую награду она обрела позже.
На следующий день броккенбургские газеты изошлись криком, проклиная неизвестного убийцу. Кто-то вспомнил Жеводанского зверя — какого-то вольного демона, который хозяйничал во Франции двести лет назад, прокусывая головы юным девицам и пастухам. Никчемное развлечение, до которого никогда бы не опустился настоящий владыка, скорее всего, шалости кого-то из мелких отродий. Но газеты с удовольствием вспомнили позабытое имя и трепали его на всех углах еще неделелю.
Холопка стала Жеводой. Она сама нарекла себя этим именем, дав возможность любой суке в Броккенбурге оспорить его. Но никто не оспорил. У взрослых девочек свои хлопоты, младшие и без того заняты работой. Впервые ощутив на губах вкус победы, Жевода быстро обрубила все цепи, которые прежде удерживали ее здравомыслие. Вкус свободы здорово пьянит голову, неудивительно, что Жевода, узнавшая его лишь на третий год обучения, принялась хлестать ее стаканами, точно вино.
Черт возьми, за последние полгода Жевода, должно быть, успела славно погулять. Наверняка о ее похождениях была хорошо осведомлена Бригелла, «Камарилья Проклятых» коллекционировала грязные слухи точно изысканные украшения, но — Барбаросса ухмыльнулась, продираясь сквозь толпу — крошка Бри сделалась в последнее время куда менее разговорчивой, чем обычно.
Никаких других воспоминаний о Жеводе она больше выудить не могла. Пару раз они мимоходом встречались — Барбаросса смутно помнила ее коротко стриженные пегие патлы и крупные лошадиные зубы — но не при тех обстоятельствах, когда девочки откладывают вязание и берут в руки ножи. Они никогда не сцеплялись между собой, но в этом и нет ничего удивительного, Броккенбург — чертовски большой город. К тому же, долгое время они и обитали порознь, в двух обособленных его фракциях. Жевода-Холопка прозябала под полом, заодно с крысами, а сестрица Барби, вытянув счастливый билет, устремилась наверх…
Ковен, который сколотила себе в скором времени Жевода, и ковеном-то не мог считаться. Скорее, пестрой бандой не нашедших себе места в жизни шлюх. Не держащаяся традиций, плевать хотевшая на все соглашения и правила, Жевода и ее крошки вели жизнь не ведьм, но разнузданных древнегерманских варваров. Устраивали налеты на лавки в Унтерштадте — хотя бы в этом благоразумие им не изменило — тащили из плохо запертых сундуков добро, не гнушались и древнего ремесла ночных разбойниц. Несколько раз били витрины в Эйзенкрейсе, чтобы стащить понравившиеся цацки и чудом улепетывали от стражи. Сборище сук, которым нечего терять. Отряд обезумевших ландскнехтов, лишившийся и нанимателя и командира. Стая демонесс, одержимая желанием пировать, пока не закончилась ночь.
Две недели назад где-то в Нижнем Миттельштадте они нашли старенький аутоваген с возницей, удавили его и целую ночь напролет колесили по городу, распевая песни и хлеща вино, чтобы на рассвете сжечь его дотла. Барбаросса слышала об этом от Саркомы, но позабыла, а сейчас этот кусочек воспоминания вернулся на нужное место.
Еще за неделю до этого они разгромили трактир «Три с половиной свиньи». Не потому, что им нужна была выручка, просто перепились и погавкались с посетителями. Хозяин с проломленной головой, трое или четверо покалеченных. Об этом, посмеиваясь, поведала сестрам Холера, вернувшись из ночных странствий, но сестрица Барби была слишком занята, чтобы удержать в памяти этот бессмысленный кусочек информации, зашвырнула прочь, как кусок угля, даже не предполагая, что в самом скором времени судьба сведет ее саму с «Сестрами Агонии».