Век Экклезиаста (СИ)

Почти вдвое увеличилась и продолжительность жизни. С другой стороны, наука лишила людей и самой сокровенной тайны - тайны дня смерти. Каждый младенец при рождении получал личную флеш-карту, предоставляющую возможность по достижении совершеннолетия узнать точное количество дней, которые отведены индивиду под жизнерадостное производство полевых удобрений, при условии, конечно, что индивид своими действиями не приблизит час своего ухода в страну вечной нирваны. Открывать карту или нет - выбор сугубо личный. Но Ричи не мог вспомнить хотя бы одного знакомого, кто не прикоснулся бы к роковому числу. Если кто-то и не решался раскрыть все карты в восемнадцать, то всё равно делал это в ближайшем будущем - столь велик был соблазн. Из ровесников Строубэка дольше всех продержался Джонни Смоллер, чей рекорд составил девять лет, и потому, наверное, благодаря его длительной партизанской войне против фаталистической армии, Ричи всё ещё оставался с ним в приятельских отношениях, время от времени опрокидывая вместе по парочке-другой кружек пива в субботнем баре. Свою карту Ричи слил в унитаз, дабы раз и навсегда лишить себя возможности оказаться в строю рядом с теми, кто заранее себя похоронил.

Вполне вероятно, что общество никогда не пришло бы к такому безболезненному, словно анестезированному, принятию отведённого для каждого его члена отрезка времени, если бы не внезапно охватившая весь мир вера в перерождение. Совершенно неясно, откуда взялась подобная теория, и каким образом она прижилась среди людей в считанные годы, но, что было ещё более странным, и в чём внутренний параноик господина Строубэка прослеживал чешуйчатую лапу секретных организаций, медики всецело данную теорию подтвердили, проведя среди граждан курс популярных лекций, напичканных неопровержимыми доказательствами. Возможно, ступив в новый век, век абсолютного просвещения, человечество требовало новой веры, и эту веру весьма предусмотрительно, как бы невзначай, подсунули ему прежде, чем наступят времена религиозных революций, и одурманили тем самым разум непримиримых бунтарей реновационным опиумом, на флаконе которого красовалась желанная надпись: "Экая невиданность - смерть!" И теперь, опьянённые условной смертностью, все участники карусельного аттракциона неслись по кругу, пытаясь уложиться в срок и оставить как можно более богатое наследство собственному потомству, в одном из следующих поколений которого, во вполне обозримом будущем, как верили они, им предстояло переродиться.

Ричи никогда не желал всходить на эту карусель. Его желания были строго противоположными: наблюдая замкнутость движения этого проржавевшего, но упорно отказывающегося разваливаться барабана, он находил в его механической работе глубочайшую бессмыслицу, пока непонимание, а затем и отвращение, не заставили его покинуть сей парк развлечений для режимных мазохистов, с выпученными, полными алчности глазами и резиновыми шариками во ртах несущихся навстречу вчерашнему, бесконечно повторяющемуся дню. Он сторонился старых знакомых, всячески избегал встреч, на какие периодически бывал приглашён, с бывшими, как теперь их стоит называть, друзьями детства, предавшими однажды их общие увлечения и ринувшимися в гипнотическом затяжном прыжке к манящему концу, сгребая и накапливая по пути всё, за что зацепятся их оснащённые экскаваторными ковшами руки. Стареющие и умирающие по своей воле - так стал называть их Ричи, а, завидев кого-нибудь из них выходящим из дорогого аэромобиля впереди улицы, немедленно спускался в подземный переход, спасаясь от перспективы оказаться в обществе люксурных прокажённых, в душе лелея к ним священное презрение с того самого дня, когда на выпускном вечере они вместе, обнявшись, как футбольная команда, решили заглянуть в свои флеш-карты.

Единственным моментом, получившим в новейшей истории положительный вектор развития, Ричи считал то, что люди, в итоге, избавились от древних постулатов варварских и близких к таковым религий, отвергли идею существования бога в каком-либо из его проявлений и перестали, наконец, лепить и описывать его по своему образу и подобию - завистливым, алчным, ревнивым, жестоким и, как для демиурга, невероятно глупым, олицетворяющим любую массу, сбросившую лик индивидуальности и превратившуюся в хаотический поток, оставляющий за собой на пути к размытой, не имеющей четких границ, цели неподдающиеся восстановлению руины и растерзанные благими намерениями трупы. Мир духовный, как и вся Вселенная в целом, считался впредь ничем иным, как бесконечным переплетением замкнутых путей, таким себе запутанным клубком, роящимся в центре материнской сверхтуманности Психеи, и в центре её - изначальный изумруд, прикоснувшись к которому, душа, на выбор, могла стать его частью, соединившись с другими уставшими от суеты путниками, либо вернуться назад, чтобы пройти мирской цикл заново.