Читаем Век Экклезиаста (СИ) полностью

Вот в ком воплотился божий замысел земного счастья, - размышлял Ричи, провожая тонущий в полумраке силуэт брата, пока тот, превратившись в объятую вечерним туманом точку, не растворился в шумных волнах неонового океана. Вот Адам, изначально посвящённый в тайну запретного плода, а посему не принявший искушение из уст обольстителя, вот пляшущий у костра в кругу племени Ливтрасир, избавленный судьбою от созерцания Готтердаммерунга, вот плывущий по Арголидскому заливу Фороней, говорящий с людьми и царями на едином языке. Напрасно только, что из таких Морганов, как и из Ричи, не слепишь мир целиком. Они - лишь случайные недоразумения, не слагаемые, но корректирующие множители, своим существованием приводящие к решению никак не желающее сходиться само по себе уравнение. Родись Ричи в Англии, он, пожалуй, плотно занялся бы изучением данной проблемы и непременно разобрался со сложностью выведения конечного результата, заменив каждое слагаемое, за значением которого, так или иначе, скрывается отдельный член общества, на равные по объёму и функционалу множимые, тем самым упразднив многокилометровую формулу до короткого школьного примера. Перенеся множимое из совершенного мира бинарных операций на грязный преперационный стол материализма, Ричи обнаружил бы под медицинским скальпелем не убеждённого в своей исключительной духовности филолога, ищущего и, что характерно, находящего воду в пустом стакане, точно знающего, что хотел сказать автор, и, подобно шимпанзе, перебирающего найденный в траве кал; не борца за либеральные ценности, днём агрессирующего против ущемления прав жертв энкопреза, а с приходом ночи выкорчёвывающего из своей груди, как персонаж Винни Джонса, омертвевшие гнилостные патрубки; однако и не актёра визуальных сцен, увековечивающего на стареющей плёнке образы бытовой копоти, залепившей все вентиляционные отдушины повседневности; и не создание неопределённого пола, имеющее случайное сходство с человеком, которое требует у профессоров объяснить ему причину придуманной им же самим ненависти к себе, нет. Големом каббалиста Строубэка, его сшитым, оживлённым и приведённым в движение электрическими токами монстром стал бы юноша в чёрной кожаной кепке, безо всяких сложностей, однако, способный описать принцип стационарности действия Гамильтона и наглядно проквантовать гравитацию в домашней лаборатории, индивид, по вечерам дующий дешёвое пиво с такими же, как он сам, друзьями в переулке, а в порыве романтических веяний читающий наизусть для боевой подруги Петрарку в гангстерском раю. Но выдвинуть свою научную теорию на всеобщее обозрение Ричи не позволяло лицемерие порядка Оккама, стремящегося преобразовать и уравнять всё, кроме самих людей, беспомощно мечущихся между двумя взаимоисключающими принципами - свободой слова и толерантностью - и всё никак не решащих, какому из двух богов приносить жертву.

Выстроенный на крови и поту, отшлифованный, облагороженный цветущими садами и вылизанный до блеска храм мечты рушился на глазах, стоило лишь Ричи на короткое время оставить его стены без присмотра: подворье вмиг забивалось чужими деструктивными мнениями, в тексты величественных литаний вклинивались бегущие строки рекламных блоков, благоухание молитвенных покоев наполнялось смрадом равенства суждений, а жрецы ортодоксальных порядков предавали порицанию всякий выпад со стороны новоявленного мессии против высеченной зубилом в их черепах глупости. У каждого есть право на ошибку, - гласили их древние скрижали, изъеденные тощими виноградными слизнями, - и ни у кого нет права на её предупреждение.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идеи и интеллектуалы в потоке истории
Идеи и интеллектуалы в потоке истории

Новая книга проф. Н.С.Розова включает очерки с широким тематическим разнообразием: платонизм и социологизм в онтологии научного знания, роль идей в социально-историческом развитии, механизмы эволюции интеллектуальных институтов, причины стагнации философии и история попыток «отмены философии», философский анализ феномена мечты, драма отношений философии и политики в истории России, роль интеллектуалов в периоды реакции и трудности этического выбора, обвинения и оправдания геополитики как науки, академическая реформа и ценности науки, будущее университетов, преподавание отечественной истории, будущее мировой философии, размышление о смысле истории как о перманентном испытании, преодоление дилеммы «провинциализма» и «туземства» в российской философии и социальном познании. Пестрые темы объединяет сочетание философского и макросоциологического подходов: при рассмотрении каждой проблемы выявляются глубинные основания высказываний, проводится рассуждение на отвлеченном, принципиальном уровне, которое дополняется анализом исторических трендов и закономерностей развития, проясняющих суть дела. В книге используются и развиваются идеи прежних работ проф. Н. С. Розова, от построения концептуального аппарата социальных наук, выявления глобальных мегатенденций мирового развития («Структура цивилизации и тенденции мирового развития» 1992), ценностных оснований разрешения глобальных проблем, международных конфликтов, образования («Философия гуманитарного образования» 1993; «Ценности в проблемном мире» 1998) до концепций онтологии и структуры истории, методологии макросоциологического анализа («Философия и теория истории. Пролегомены» 2002, «Историческая макросоциология: методология и методы» 2009; «Колея и перевал: макросоциологические основания стратегий России в XXI веке» 2011). Книга предназначена для интеллектуалов, прежде всего, для философов, социологов, политологов, историков, для исследователей и преподавателей, для аспирантов и студентов, для всех заинтересованных в рациональном анализе исторических закономерностей и перспектив развития важнейших интеллектуальных институтов — философии, науки и образования — в наступившей тревожной эпохе турбулентности

Николай Сергеевич Розов

История / Философия / Обществознание / Разное / Образование и наука / Без Жанра