Век серебра и стали

Иногда цирюльник думал: забавно, конечно, что мы вот так взяли и сохранили христианский праздник, просто придав ему новую форму и новое же значение. Природа как обновлялась, так и обновляется, только воскресать теперь стал Осирис. С одной стороны – сплошная путаница, с другой же – весьма лаконичное решение, принятое не наобум, а в рамках логики. Извращенной, но логики. Хотя, если подумать – подсказывало Алексасу подсознание – вполне логично, что миф о воскрешении Осириса заменил предыдущий миф о воскрешении… раз оказался правдой. А уж сверять даты, сопоставляя календари, учитывая нюансы быта, летописей… слишком сложно. Вот и получился коллаж – так людям проще. Как минимум – привыкнуть.

Пока они шли к статуе, Алексас несколько раз скользнул взглядом по своему отражению – зеркала преследовали даже тут. Не в том же количестве, что наверху – но все равно в достаточном для пугающих и очаровывающих оптических иллюзий.

– По-моему, я уже давно должен был иссохнуть от божественного сияния, исходящего от статуи, – невзначай напомнил Ане Алексас.

Жрица рассмеялась, затем, подойдя к зеркалу, словно растаяла на месте. Прыгнула из одного в другое, будто шальное отражение, и вернулась на место.

– Ты же прекрасно знаешь, что это выдумка, чтобы сюда лишний раз нос не совали. Ничего такого, что могло бы навредить. По крайней мере, пока Осирис не вошел в статую. Не уверен, что богам бы понравилось вечно жить внутри каменных истуканов. Даже в компании старого епископа.

Ана кивнула головой в сторону седого старика, высокого и худого, с темно-зелеными глазами цвета малахита, в белой робе и головном уборе, почти как у самого Осириса. Архиепископ стоял около статуи, склонив голову, и даже отсюда казалось, что он выглядел… недовольным. Слишком недовольным перед Пасхой.

– Именно поэтому статуя в таком виде никуда не годится! – раздался вдруг чужой голос у Алексаса за спиной. Для Аны теперь любые голоса звучали везде и сразу – скорее внутри нее, чем снаружи. – Ее бы чуть переделать, пара штук сюда, пара туда – и вытащить на свет божий, уж простите мой каламбур.

Ана с Алексасом обернулись. Они даже толком не разглядели говорившего, просто увидели его одежду… В храм он явился в брусничном пиджачке с искрой, да к тому же – с пышными манжетами-гармошками. Такой человек – последний, кого ожидаешь увидеть в святая святых Собора Осириса.

Двое с трудом, но отвлеклись от одежды, и разглядели оставшуюся часть незнакомца.

Он будто только что сбежал с донских просторов, из казачьей общины – притом явно был там атаманом, не меньше. Плотненький, крепенький, но низенький, с чудаковато постриженными на манер облагороженного для светских мероприятий чуба рыжими, чуть седеющими у корней волосами и того же цвета бакенбардами, будто выцветшими языками пламени.

– Простите? – незнакомец нахмурил брови. Две пары глаз разглядывали его слишком долго. – А, ну да, я ж не представился…

– Простите, – уже вздохнул старый епископ, обернувшись. – Это господин Якуб из приближенных к из его Императорскому величеству мастеров, да будет он жив, здоров и могуч!

– Ага, спасибо, именно это я и собирался сказать, – фыркнул незнакомец. – Очень помогли.

– Прошу прощения, – первой не выдержала Ана. – А вы-то что тут делаете?

Якуб промолчал. Сложив руки за спиной – всегда так ходил – медленно подошел к девушке и изучил ее, будто картину в галерее: задумчиво, нерасторопно.

– Ммм… ни кожи ни рожи, да. Зато фигурка есть, внешность необычная…

Ана замерла, открыв рот. Алексас среагировал быстрее.

– Я бы попросил… – этой фразы обычно хватало в любой ситуации, потому что собеседник, привлеченный нарочито пониженным и раздраженным голосом цирюльника, тут же обращал внимание на его руки… Дальнейший разговор оказывался нецелесообразным.

Якуб повел себя по иному сценарию. Так же внимательно изучил Алексаса Оссмия, не убирая рук из-за спины.

– Ха! Ну я вообще-то говорил не просто про милую даму, а про церковь наших богов в целом… и Собор Осириса в частности. Понимаете ли, наш достопочтеннейший епископ совсем не объяснил, чем конкретно я занимаюсь при дворе императора. Так вот, мое дело – за имиджем. Властвующей четы, армии, Зимнего Дворца, города… чего придется. Годы у французских мастеров, между прочим! И вот теперь пришлось браться за церковь – по указанию, конечно, его императорского сиятельства, да будет он жив, здоров и могуч, – тут Якуб наконец убрал руки из-за спины и ткнул пальцем вверх. – А то, понимаете, прошло уже двадцать лет, а мы все никак не возьмемся за ум. За границей они знаете, что давно уже придумали? Рассказать трудно! Да и посудите сами: вот бедные анубисаты, которых никто не любит. Чего им не хватает? Правильно, нужного и-ми-джа! Подходи они к этому вопросу чуть серьезнее…

– Но я все равно попрошу вас за языком-то следить, – шепнул Алексас так, чтобы Ана не услышала. Хотя, он знал – бесполезно. Девушка, пребывая в состоянии овеществленного ка, шепоты, шорохи и вздохи различала с завидной точностью – будто шептали лично ей на ухо.