Вехи

своей   догматической   форме,   конечно,   неправильных   утверждений,   именно,   что   наука

компетентна   окончательно   разрешить   и   вопросы   религии,   и   притом   разрешает   их   в

отрицательном   смысле;   к   этому   присоединяется   еще   подозрительное   отношение   к

философии, особенно метафизике, тоже заранее отвергнутой и осужденной.

Веру эту разделяют и ученые, и неученые, и старые, и молодые. Она усвояется в

отроческом возрасте, который биографически наступает, конечно, для одних ранее, для

других позже.  В этом возрасте  обыкновенно  легкой  даже  естественно  воспринимается

отрицание   религии,   тотчас   же   заменяемой   верою   в   науку,   в   прогресс.   Наша

интеллигенция, раз став на эту почву, в большинстве случаев всю жизнь так и остается

при   этой   вере,   считая   эти   вопросы   уже   достаточно   разъясненными   и   окончательно

порешенными,   загипнотизированная   всеобщим   единодушием   в   этом   мнении.   Отроки

становятся   зрелыми   мужами,   иные   из   них   приобретают   серьезные   научные   знания,

делаются видными специалистами, и в таком случае они бросают на чашку весов в пользу

отрочески уверованного, догматически воспринятого на школьной скамье атеизма свой

авторитет ученых специалистов, хотя бы в области этих вопросов они были нисколько не

более авторитетны, нежели каждый мыслящий и чувствующий человек. Таким образом

создается духовная атмосфера и в нашей высшей школе, где формируется подрастающая

интеллигенция.   И   поразительно,   сколь   мало   впечатления   производили   на   русскую

интеллигенцию   люди   глубокой   образованности,   ума,   гения,   когда   они   звали   ее   к

религиозному углублению, к пробуждению от догматической спячки, как мало замечены

были наши религиозные мыслители и писатели-славянофилы, Вл. Соловьев, Бухарев, кн.

С. Трубецкой и др., как глуха оставалась наша интеллигенция к религиозной проповеди

Достоевского и даже Л. Н. Толстого, несмотря на внешний культ его имени.

В   русском   атеизме   больше   всего   поражает   его   догматизм,   то,   можно   сказать,

религиозное   легкомыслие,   с   которым   он   принимается.   Ведь   до   последнего   времени

религиозной  проблемы, во всей  ее огромной  и исключительной  важности  и жгучести,

русское   «образованное»   общество   просто   не   замечало   и   не   понимало,   религией   же

интересовалось вообще лишь постольку, поскольку это связывалось с политикой или же с

проповедью атеизма. Поразительно невежество нашей интеллигенции в вопросах религии.

Я говорю это не для обвинения, ибо это имеет, может быть, и достаточное историческое

оправдание, но для диагноза ее духовного состояния. Наша интеллигенция по отношению

к религии просто еще Не вышла из отроческого возраста, она еще не думала серьезно о

религии и не дала себе сознательного религиозного самоопределения, она не жила еще

религиозной мыслью и остается поэтому, строго говоря, Не выше религии, как думает о

себе сама, но вне религии. Лучшим доказательством всему этому служит историческое

происхождение русского атеизма. Он усвоен нами с Запада (недаром он и стал первым

членом   символа   веры   нашего   «западничества»).   Его   мы   приняли   как   последнее   слово

западной   цивилизации,   сначала   в   форме   вольтерьянства   и   материализма   французских

энциклопедистов, затем атеистического социализма (Белинский), позднее материализма

60-х годов, позитивизма, фейербаховского гуманизма, в новейшее время экономического

материализма   и   –   самые   последние   годы   –   критицизма.   На   многоветвистом   дереве

западной   цивилизации,   своими   корнями   идущем   глубоко   в   историю,   мы   облюбовали

только одну ветвь, не зная, не желая знать всех остальных, в полной уверенности, что мы

прививаем   себе   самую   «подлинную   европейскую   цивилизацию.   Но   европейская

цивилизация имеет не только разнообразные плоды и многочисленные ветви, но и корни,

питающие дерево и, до известной степени, обезвреживающие своими здоровыми соками

многие ядовитые плоды. Поэтому даже и отрицательные учения на своей родине, в ряду

других могучих духовных течений, им: противоборствующих, имеют совершенно другое

психологическое и историческое значение, нежели когда они появляются в культурной

пустыне   и   притязают   стать   единственным   фундаментом   русского   просвещения   и

цивилизации. Si duoт уроков жизни, в тайной надежде на новый idem dicии. Это давно желанное и радостное возрождение,unt, noт уроков жизни, в тайной надежде на новыйn est idem. На таком фундаменте не была построена

еще ни одна культура.

В   настоящее   время   нередко   забывают,   что   западноевропейская   культура   имеет

религиозные корни, по крайней мере наполовину построена на религиозном фундаменте,

заложенном   средневековьем   и   реформацией.   Каково   бы   ни   было   наше   отношение   к

реформационной   догматике   и   вообще   к   протестантизму,   но   нельзя   отрицать,   что

реформация вызвала огромный религиозный подъем во всем Западном мире, не исключая