Вехи

просветительства.   Вначале   было   варварство,   а   затем   воссияла   цивилизация,   т.   е.

просветительство, материализм, атеизм, социализм, – вот несложная философия истории

среднего русского интеллигентства. Поэтому в борьбе за русскую культуру надо бороться,

между прочим, даже и За более углубленное, исторически сознательное западничество.

Отчего же так случилось, что наша интеллигенция усвоила себе с такою легкостью

именно догматы просветительства? Для этого может быть указано много исторических

причин, но в известной степени отбор этот был и свободным делом самой интеллигенции,

за которое она постольку и ответственна перед родиной и историей.

Во   всяком   случае,   благодаря   этому   разрывается   связь   времен   в   русском

просвещении, и этим разрывом Духовно больна наша родина.

III

Отбрасывая христианство и установляемые им нормы жизни, вместе с атеизмом или,

лучше   оказать,   вместо   атеизма   наша   интеллигенция   воспринимает   догматы   религии

человекобожества,   в   каком-либо   из   вариантов,   выработанных   западно-европейским

просветительством,   переходит   в   идолопоклонство   этой   религии.   Основным   догматом,

свойственным всем ее вариантам, является вера в естественное совершенство человека, в

бесконечный прогресс, осуществляемый силами человека, но, вместе с тем, механическое

его   понимание.   Так   как   все   зло   объясняется   внешним   неустройством   человеческого

общежития   и   потому   нет   ни   личной   вины,   ни   личной   ответственности,   то   вся   задача

общественного   устроения   заключается   в   преодолении   этих   внешних   неустройств,

конечно, внешними же реформами. Отрицая Провидение и какой-либо изначальный план,

осуществляющийся в истории, человек ставит себя здесь на место Провидения и в себе

видит   своего   спасителя.   Этой   самооценке   не   препятствует   и   явно   противоречащее   ей

механическое,   иногда   грубо   материалистическое   понимание   исторического   процесса,

которое сводит его к деятельности стихийных сил (как в экономическом материализме);

человек   остается   все-таки   единственным   разумным,   сознательным   агентом,   своим

собственным  провидением.   Такое   настроение  на  Западе,   где  оно  явилось уже  в эпоху

культурного   расцвета,   почувствованной   мощи   человека,   психологически   окрашено

чувством   культурного   самодовольства   разбогатевшего   буржуа.   Хотя   для   религиозной

оценки это самообожествление европейского мещанства – одинаково как в социализме,

так и индивидуализме  – представляется  отвратительным  самодовольством и духовным

хищением,   временным   притуплением   сознания,   но   на   Западе   это   человекобожество,

имевшее свой Sturm und Drang») в XVII, XVIII, отчасти XIX веках., давно уже стало (никто, впрочем, не скажет, надолго ли)

ручным и спокойным, как и европейский социализм. Во всяком случае, оно бессильно

пока   расшатать   (хотя   с   медленной   неуклонностью   и   делает   это)   трудовые   устои

европейской   культуры,   духовное   здоровье   европейских   народов.   Вековая   традиция   и

историческая   дисциплина   труда   практически   еще   побеждают   разлагающее   влияние

самообожения.   Иначе   в   России,   при   происшедшем   здесь   разрыве   связи   исторических

времен. Религия человекобожества и ее сущность – самообожение в России были приняты

не   только   с   юношеским   пылом,   но   и   с   отроческим   неведением   жизни   и   своих   сил,

получили   почти   горячечные   формы.   Вдохновляясь   ею,   интеллигенция   наша

почувствовала себя призванной  сыграть роль Провидения относительно своей родины.

Она сознавала себя единственной носительницей света и европейской образованности в

этой стране, где все, казалось ей, было охвачено непроглядной  тьмой, все было столь

варварским и ей чуждым. Она признала себя духовным ее опекуном и решила ее спасти,

как понимала и как умела.

Интеллигенция стала по отношению к русской истории и современности в позицию

героического   вызова   и   героической   борьбы,   опираясь   при   этом   на   свою   самооценку.

Героизм   –  

вот   то   слово,   которое   выражает,   по   моему   мнению,   основную   сущность

интеллигентского мировоззрения и идеала, притом героизм самообожения. Вся экономия

ее душевных сил основана на этом самочувствии.

Изолированное   положение   интеллигента   в   стране,   его   оторванность   от   почвы,

суровая историческая среда, отсутствие серьезных знаний и исторического опыта, все это

взвинчивало   психологию   этого   героизма.   Интеллигент,   особенно   временами,   впадал   в

состояние   героического   экстаза,   с   явно   истерическим   оттенком.   Россия   должна   быть

спасена, и спасителем ее может и должна явиться интеллигенция вообще и даже имярек в

частности,   и   помимо   его   нет   спасителя   и   нет   опасения.   Ничто   так   не   утверждает

психологии   героизма,   как   внешние   преследования,   гонения,   борьба   с   ее   перипетиями,