Вехи

народу   как   к   объекту   спасительного   воздействия,   как   к   несовершеннолетнему,

нуждающемуся   в   няньке   для   воспитания   к   «сознательности»,   непросвещенному   в

интеллигентском смысле слова.

В   нашей   литературе   много   раз   указывалась   духовная   оторванность   нашей

интеллигенции от народа. По мнению Достоевского, она пророчески предуказана была

уже Пушкиным, сначала  в образе вечного скитальца Алеко, а затем  Евгения Онегина,

открывшего   собой   целую   серию   «лишних   людей».   И   действительно,   чувства   кровной

исторической связи, сочувственного интереса, любви к своей истории, эстетического ее

восприятия поразительно малы у интеллигенции, на ее палитре преобладают две краски,

черная   для   прошлого   и   розовая   для   будущего   (и,   по   контрасту,   тем   яснее   выступает

духовное   величие   и   острота   взора   наших   великих   писателей,   которые,   опускаясь   в

глубины   русской   истории,   извлекали   оттуда   «Бориса   Годунова»,   «Песню   о   купце

Калашникове»,   «Войну   и   мир»).   История   является,   чаще   всего,   материалом   для

применения теоретических схем, господствующих в данное время в умах (напр<имер>,

теорий классовой борьбы), или же для целей публицистических, агитационных.

Известен   также   и   космополитизм   русской   интеллигенци

и19[

13].   Воспитанный   на

отвлеченных схемах просветительства, интеллигент естественнее всего принимает позу

маркиза   Позы,   чувствует   себя   «WeItbuirg») в XVII, XVIII, отчасти XIX веках.er'   ом»,   и   этот   космополитизм   пустоты,

отсутствие   здорового   национального   чувства,   препятствующее   и   выработке

национального самосознания, стоит в связи с вненародностью интеллигенции.

Интеллигенция еще не продумала национальной проблемы, которая занимала умы

только   славянофилов.   довольствуясь   «естественными»   объяснениями   происхождения

народности   (начиная   от   Чернышевского,   старательно   уничтожавшего   самостоятельное

значение   национальной   пробле

мы20[

14]  до   современных   марксистов,   без   остатка

растворяющих ее в классовой борьбе).

Национальная   идея   опирается   не   только   на   этнографические   и   исторические

основания, но прежде всего па религиозно-культурные, она основывается на религиозно-

культурном мессианизме, в который с необходимостью отливается всякое сознательное

национальное  чувство.   Так   это  было  у  величайшего  носителя   религиозно-мессианской

идеи – у древнего Израиля, так это остается и у всякого великого исторического народа.

Стремление к национальной автономии, к сохранению национальности, ее защите есть

только   отрицательное   выражение   этой   идеи,   имеющее   цену   лишь   в   связи   с

подразумеваемым положительным ее содержанием. Так именно понимали национальную

идею   крупнейшие   выразители   нашего   народного   самосознания   –   Достоевский,

славянофилы, Вл. Соловьев, связывавшие ее с мировыми задачами русской церкви или

русской   культуры.   Такое   понимание   национальной   идеи   отнюдь   не   должно   вести   к

националистической  исключительности,  напротив,  только оно положительным образом

обосновывает идею братства народов, а не безнародных, атомизированных «граждан» или

«пролетариев  всех стран»,  отрекающихся  от родины. Идея народности,  таким  образом

понимаемая, есть одно из необходимых положительных условий прогресса цивилизации.

При   своем   космополитизме   наша   интеллигенция,   конечно,   сбрасывает   с   себя   много

трудностей,   неизбежно   возникающих   при   практической   разработке   национальных

вопрос

ов21[

15], но это покупается дорогою ценою омертвения целой стороны души, притом

непосредственно   обращенной   к   народу,   и   потому,   между   прочим,   так   легко

эксплуатируется   этот   космополитизм   представителями   боевого,   шовинистического

национализма, у которых оказывается, благодаря этому, монополия патриотизма.

19[13]  О том своеобразном и зловещем выражении, которое он получил во время русско-японской

войны, лучше умолчим, чтобы не растравлять этих эгучих и болезненных воспоминаний.

20[14] В своих примечаниях к «Обоснованиям политической экономии» Д. Ст. Милля.

21[15] Поэтому и настоящее движение «неославизма» остается пока принципиально необоснованным.

Но глубочайшую пропасть между интеллигенцией и народом вырывает даже не это,

поскольку это есть все-таки лишь производное различие; основным различием остается

отношение   к   религии.   Народное   мировоззрение   и   духовный   уклад   определяется

христианской   верой.   Как   бы   ни   было   далеко   здесь   расстояние   между   идеалом   и

действительностью, как бы ни был темен, непросвещен народ наш, но идеал его – Христос

и Его учени

е22[

16], а норма – христианское подвижничество. Чем, как не подвижничеством,

была вся история нашего народа, сдавившей его сначала татарщиной, затем московской и

петербургской государственностью, с этим многовековым историческим тяглом, стоянием

на посту охраны западной цивилизации и от диких народов, и от песков Азии, в этом