Вехи

были   отрицательные,   Поднявшись   в   анархическом   бунте,   направленном   против

государства,   оседлые   низы   только   увеличили   свое   собственное   закрепощение   и

социальную   силу   «господ».   И   вторая   волна   социальной   смуты   XVII   в.,   движение,

связанное с именем Стеньки Разина, стоившее множества жертв, бессмысленно-жестокое,

совершенно   «воровское»   по   своим   приемам,   так   же   бессильно,   как   и   первая   волна,

разбилась о государственную мощь.

В   этом   отношении   пугачевщина   не   представляет   ничего   нового,   принципиально

отличного от смуты 1698 – 1613 гг. и от разиновщины. Тем не менее социальный смысл и

социальное содержание всех этих движений и в особенности пугачевщины громадны: они

могут быть выражены в двух словах – освобождение крестьян. Пугачев манифестом 31

июля  1774   года   противогосударственно   предвосхитил   манифест   19-го  февраля   1861  г.

Неудача   его   «воровского»   движения   была   неизбежна:   если   освобождение   крестьян   в

XVIII   и   в   начале   XIX   в.   было   для   государства   и   верховной   власти   –   по   причинам

экономическим   и   иным   –   страшно   трудным   делом,   то   против   государства   и   власти

осуществить   его   тогда   было   невозможно.   Дело   крестьянского   освобождения   было   не

только   погублено,   но   и   извращено   в   свою   противоположность   «воровскими»

противогосударственными методами борьбы за него.

Носителем этого противогосударственного «воровства» было как в XVII, так и в

XVIII в. «казачество» «Казачество» в то время было не тем, чем оно является теперь: не

войсковым сословием, а социальным слоем всего более далеким от государства и всего

более ему враждебным. В этом слое были навыки и вкусы к военному делу, которое,

впрочем, оставалось у него на уровне организованного коллективного разбоя.

Пугачевщина   была   последней   попыткой   казачества   поднять   и   повести   против

государства народные низы. С неудачей этой попытки казачество сходит со сцены как

элемент,   вносивший   в   народные   массы   анархическое   и   противогосударственное

брожение. Оно само подвергается огосударствлению, и народные массы в своей борьбе

остаются   одиноки,   пока   место   казачества   не   занимает   другая   сила.   После   того   как

казачество в роли революционного фактора сходит на нет, в русской жизни зреет новый

элемент,   который   –   как   ни   мало   похож   он   на   казачество   в   социальном   и   бытовом

отношении – в политическом смысле приходит ему на смену, является его историческим

преемником. Этот элемент – интеллигенция.

Слово   «интеллигенция»   может   употребляться,   конечно,   в   различных   смыслах.

История   этого   слова   в   русской   обиходной   и   литературной   речи   могла   бы   составить

предмет интересного специального этюда.

Нам   приходит   на   память,   в   каком   смысле   говорил   в   тургеневской   «Странной

истории»   помещик-откупщик:   ««У   нас   смирно;   губернатор   меланхолик,   губернский

предводитель – холостяк. А впрочем, послезавтра в дворянском собрании большой бал.

Советую съездить: здесь не без красавиц. Ну, и всю нашу интеллигенцию вы увидите».

Мой знакомый, как человек, некогда  обучавшийся  в университете, любил употреблять

выражения ученые. Он произносил их с иронией, но и с уважением. Притом известно, что

занятие откупами, вместе с солидностью, развивало в людях некоторое глубокомыслие».

Мы   разумеем   под   интеллигенцией,   конечно,   не   публику,   бывающую   на   балах   в

дворянском собрании.

Мы   разумеем   под   этим   наименованием   даже   не   «образованный   класс».   В   этом

смысле интеллигенция существует в России давно, ничего особенного не представляет и

никакой  казаческой  миссии  не  осуществляет.  В известной  мере «образованный  класс»

составляла   в   России   всегда   некоторая   часть   духовенства,   потом   первое   место   в   этом

отношении заняло дворянство.

Роль образованного класса была и остается очень велика во всяком государстве; в

государстве   отсталом,   лежавшем   не   так   давно   на   крайней   периферии   европейской

культуры, она, вполне естественно, является громадной.

Не   об   этом   классе   и   не   об   его   исторически   понятной,   прозрачной   роли,

обусловленной   культурною   функцией   просвещения,   идет   речь   в   данном   случае.

Интеллигенция  в русском политическом развитии  есть фактор совершенно  особенный:

историческое   значение   интеллигенции   в   России   определяется   ее   отношением   к

государству в его идее и в его реальном воплощении.

С   этой   точки   зрения   интеллигенция,   как   политическая   категория,   объявилась   в

русской исторической жизни лишь в эпоху реформ и окончательно обнаружила себя в

революцию 1905 – 07 гг.

Идейно же она была подготовлена в замечательную эпоху 40-х гг.

В облике интеллигенции, как идейно-политической силы в русском историческом

развитии, можно различать постоянный элемент, как бы твердую форму, и элемент более