Вехи

«обреченных» расширился, внутренняя логика неизбежно должна была привести к тому,

что в России и случилось: ко всей этой грязи, убийствам, грабежам, воровству, всяческому

распутству и провокации. Не могут люди жить одной мыслью о смерти и критерием всех

своих поступков сделать свою постоянную готовность умереть. Кто ежеминутно готов

умереть,   для   того,   конечно,   никакой   ценности   не   могут   иметь   ни   быт,   ни   вопросы

нравственности, ни вопросы творчества и философии сами по себе. Но ведь это есть не

что иное, как самоубийство, и бесспорно, что в течение многих лет русская интеллигенция

являла собой своеобразный монашеский орден людей, обрекших себя на смерть, и притом

на возможно быструю смерть. Если цель состоит в принесении себя в жертву, то какой

смысл выжидать зрелого возраста? Не лучше ли подвинуть на жертву молодежь, благо

она   более   возбудима?   Если   эта   «обреченность»   и   придавала   молодежи   особый

нравственный облик, то ясно все-таки, что построить жизнь на идеале смерти нет никакой

возможности. Понятно, что я говорю пока только о тех интеллигентах, у которых слово не

расходилось   с   делом.   Нравственное   положение   множества   остальных,   которые

«сочувствовали» и даже подталкивали, но сами на смерть не шли, было, без сомнения,

трагическим и ужасным. Не мудрено, что «раскаяние», «самообличение» и проч., и проч.

составляют   постоянную   принадлежность   русского   интеллигента,   особенно   в   периоды

специфического возбуждения. Само собою понятно, что человек, сознающий, что он «не

имеет права жить», чувствующий постоянный разлад между своими словами, идеями и

поступками,   не   мог   создать   достойных   форм   человеческой   жизни,   не   мог   явиться

истинным   вождем   своего   народа.   Но   и   люди   бесконечно   искренние,   кровью

запечатлевшие свою искренность, тоже не могли сыграть такой роли: ибо они учили не

жить, а только умирать.

Все, конечно, имеет свои причины. И психическое состояние русской интеллигенции

имеет свои глубокие исторические причины. Но одно из двух: либо всей России суждено

умереть и погибнуть и нет средств спасения, либо в этой основной и, по моему мнению,

глубочайшей   черте   психического   склада   русской   интеллигенции   должен   произойти

коренной перелом, всесторонний переворот. Вместо любви к смерти основным мотивом

деятельности   должна   стать   любовь   к   жизни,   общей   с   миллионами   своих   соотчичей.

Любовь к жизни вовсе не равносильна страху смерти. Смерть неизбежна, и надо учить

людей встречать ее спокойно и с достоинством. Но это совершенно другое, чем учить

людей  искать  смерти,  чем  ценить  каждое,  деяние,  каждую мысль с той  точки  зрения,

грозит ли за нее смерть или нет. В этой повышенной оценке смерти не скрывается ли тоже

своеобразный страх ее?

Глубокое идейное брожение охватило теперь русское образованное общество. Оно

будет   плодотворным   и   творческим   только   в   том   случае,   если   родит   новый   идеал,

способный пробудить в русском юношестве любовь к жизни.

В этом – основная задача нашего времени. Огромное большинство нашей средней

интеллигенции   все-таки   живет   и   хочет   жить,   но   в   душе   своей   исповедует,   что   свято

только стремление принести себя в жертву. В этом – трагедия русской интеллигенции.

Глубокий духовный разлад в связи с ее некультурностью, необразованностью, в связи со

многими   отрицательными   сторонами,   порожденными   веками   рабства   и   отсутствием

серьезного   воспитания,   и   сделали   нашу   среднюю   интеллигенцию   столь   бессильной   и

малополезной   народу.   Интеллигенты,   кончающие   курс   школы   и   вступающие   в

практическую   жизнь,   идейно   и   духовно   не   переходят   в   иную,   высшую   плоскость.

Напротив, сплошь и рядом они отрекаются от всяких духовных интересов.

Для неотрекающихся идеалом остается – смерть, та революционная работа, которая

ведет к этому. При свете этого идеала всякие заботы обустройстве своей личной жизни, об

исполнении взятого на себя частного и общественного дела, о выработке реальных норм

для своих отношений  к  окружающим – провозглашаются  делом буржуазным.  Человек

живет, женится, плодит детей – что поделать! – это неизбежная, но маленькая частность,

которая, однако, не должна отклонять от основной задачи. Тоже самое и по отношению к

«службе»   –   она   необходима   для   пропитания,   если   интеллигент   не   может   сделаться

«профессиональным революционером», живущим на средства-организации...

Нередко делаются попытки отождествить современных революционеров с древними

христианскими   мучениками.   Но   душевный   тип   тех   я   других   совершенно   различен.

Различны и культурные плоды, рождаемые ими «Ибо мы знаем, – писал апостол Павел (2-

е поел. к Коринфянам, гл. 5-я), – что когда земной наш дом, эта хижина разрушится, мы

имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворенный, вечный». Как известно, среди

христианских мучеников было много людей зрелого и пожилого возраста, тогда как среди