Вексель Судьбы. Книга 1 (СИ)

— Я первый раз слышу об этом, — ответил Алексей, всеми силами пытаясь сохранить хладнокровие и невозмутимый внешний вид. — Доступ к Фонду открывается номерным ключом, которым я располагаю. В соответствии с банковской традицией вашей страны, обладатель правильного номерного ключа является natif heritier^[64] и иных подтверждений не предусматривается. Я не возражаю, чтобы вы проверили мою личность и убедились, что перед вами стоит не мошенник, но в то же время, согласитесь, мне крайне трудно будет доказать вам справедливость передачи прав на Фонд, которые возникли более ста лет тому назад и которые были вынуждены претерпеть многочисленные исторические пертурбации…

Безусловно, охватившее Алексея волнение и даже отчаянье от слов банкира сполна выдавали себя — он стал запутываться в собственных словах и был вынужден свести фразу к набору благозвучных, но слабо связанных между собой выражений. Казалось, что ещё миг — и ему предстоит пережить самую провальную, позорную и страшную минуту своей жизни.

Он замолчал, ожидая спустя мгновение услышать, как смертный приговор, требование раскрыть свою родословную и тем самым обнажить ничтожность прав на неведомое богатство. Или — продемонстрировать незнание существенных и важных деталей, что немедленно в глазах всей этой достопочтенной публики поставит его на одну доску с мошенниками и лихоимцами. Бедная Мария! Какой позор предстоит пережить и ей, когда лучший голос фестиваля в Вале объявят едва ли не преступницей, и даже крошечная заметка об этом в захолустной местной газетёнке, попав в интернет, немедленно поставит крест на всей её мировой карьере!

Однако ничего иного не оставалось, и Алексей молча протянул Шолле свой новенький заграничный паспорт с современным двуглавым российским орлом.

Шолле раскрыл документ, положил его на стол перед собой и принялся с вниманием изучать.

«В довершение ко всему — там единственная виза и два жалкие пограничные штампа! — подумал Алексей сокрушённо. — Для человека с моим французским иметь сегодня такой девственный документ — полный нонсенс! Сразу видно, что паспорт либо поддельный, либо получен специально для того, чтобы провернуть афёру…»

— Скажите, месье Гурилёв, — произнёс Шолле после продолжительной и тягостной паузы. — Вы действительно родились в богом забытом посёлке на Дальнем Востоке России?

«Всё кончено, раскусил!» — ударило в голове. Но, памятуя ещё из детских книг о том, что погибать надо достойно, Алексей взял себя в руки и ответил, насколько возможно, спокойно и равнодушно:

— Я родился в Москве.

— Да, но в вашем паспорте написано, что вы родились на Дальнем Востоке в 1986 году. Я неплохо знаю русскую историю, которая в своё время забросила в этот край земли весьма многих именитых и известных людей. Но помилуйте — все они вернулись к себе домой ещё за тридцать лет до вашего рождения! Насколько я помню, отказался возвращаться лишь один — ваш знаменитый шансонье Вадим Козин, — но, судя по фамилии, вы не являетесь его родственником.

— Разумеется, не являюсь… — ответил Алексей, растягивая слова, чтобы сконцентрироваться на мысли, только что пришедшей ему в голову и призванной положить конец всему этому унизительному процессу разоблачения. — Более всего, господин Шолле, я не хотел бы остаться в ваших глазах человеком, который скрывает свою личность. Поэтому — как вы посмотрите вот на это?

И, наклонившись, он извлёк из портфеля и протянул банкиру сохранённый в отцовском тайнике французский паспорт на имя Alex Gourilev, выписанный в 1939 году для запланированной, но так и не состоявшейся студенческой командировки по линии одного из закрытых советских ведомств. Этим жестом отчаяния Алексей хотел добиться лишь одного — спасти репутацию Марии от позорной огласки, ибо любая информация о её связи с банковским аферистом, прикрывающимся столь экзотическим и невероятным документом, выглядела бы слишком фантастической, чтобы стать правдой.

Шолле бережно принял в свои руки документ, выданный полицейским комиссариатом Третьей Республики, и с неподдельным интересом принялся рассматривать его жёлто-коричневую обложку, скрывающую под собой тридцать две страницы плотной льняной бумаги. Затем, положив раскрытый паспорт на стол, он извлёк большое увеличительное стекло в массивном медном ободе и принялся изучать фотографию и великолепно сохранившиеся записи, сделанные острым стальным пером полицейского писаря со старинной прописью букв и многочисленными завитками. Потом он аккуратно потрогал и даже поддел ногтем две круглые и слегка поржавевшие стальные клипсы, с помощью которых в соответствии со старой французской полицейской традицией была закреплена вклеенная в паспорт фотография. Алексей чуточку привстал, чтобы взглянуть на своё довоенное фото, и с сожалением в душе отметил, что выглядит на нём моложе, чем сейчас, аж на целых три года.