— Конечно, — ответил Алексей, отрезая сыр. — Когда тебе будет удобно.
И сказав это, смутился от неожиданной фамильярности.
Однако идея перейти с «вы» на «ты» оказалась удачной и вполне востребованной, за что рюмки были немедленно вновь наполнены и выпиты до дна.
— У тебя оказалась очень странная купюра — тридцать четвертого года, — продолжил взятую тему Борис. — Я первый раз держал такую в руках. Это из какой-то коллекции?
— Да, из коллекции, — немного помолчав, ответил Алексей. — А что?
— Да ничего. Я просто думаю, что у коллекционеров её цена выше номинала раза в два-три. Но это не вопрос, я оплачу, если надо.
— Зачем? Триста долларов, и ни сантима больше.
— Спасибо!
После небольшой паузы, в течение которой участники трапезы разделывались с колбасой и осетриной, разрумянившийся от водки Петрович заметил, что по его мнению гастрономические стандарты отечественных внезапных застолий не менялись на протяжении как минимум последней сотни лет.
— Они немного упростились сразу же после революции, а с довоенных времен мало что изменилось, — авторитетно пробасил он, смахнув салфеткой капусту с губы. — Только водка определённо стала лучше. До войны она была значительно грубей.
— Вот как! — улыбнулась Мария.
Замечание Петровича о довоенной водке представилось Борису более чем уместным, поскольку он был занят поиском предлога, чтобы перескочить на обсуждение интересующих его вопросов по линии «Мосфильма».
— А всё-таки… прошу извинить мою навязчивость, — кашлянув для важности, спросил Борис. — Неужели Смирнов не показывал никому из вас мой киносценарий про Тухачевского? Сам-то он хоть прочитал?
Василий Петрович отрицательно мотнул головой.
— Я никаких киносценариев не видел, — бесхитростно ответил Алексей. — Правда, вместе с дружбой хотел бы предложить тебе помощь по ряду исторических моментов. Я всё-таки историк.
— А я думала, пианист. Ты классно играл, когда я вошла. Это был Бах?
— Да, кажется, в тот момент я играл аллеманду из третьей французской сюиты. Прошу прощения, что сбился, когда вы вошли…
— Я давно не слышала такой вдумчивой и одновременно лёгкой игры. А какая у тебя основная работа?
— Хм… Это сложный вопрос. Я полагаю, что поиск работы станет моей основной задачей в ближайшее время.
— И моей, — добавил Василий Петрович.
— Ну как же так? — искренне изумился Борис. — «Мосфильм» ведь сейчас на гребне, масса заказов, госфинансирование попёрло. Оттуда просто так не уходят. Или вы не с «Мосфильма»?
— Я сейчас всё объясню, — подумав несколько секунд, ответил Алексей, снимая пиджак и развешивая его на спинке стула. — Мы с моим товарищем хоть и представились, но как-то сразу не рассказали о себе. Скажу честно, мне льстит ваше внимание и оценка моих хотя бы… музыкальных способностей. Надеюсь, что дополнительные сведения обо мне вас не разочаруют. Кстати, и о про Тухачевского я мог бы кое-что рассказать, о чём никогда не писали в газетах. Я несколько раз видел маршала в гостях.
Борис, всё застолье излишне нарочито демонстрировавший веселье и дружелюбие, вдруг посерьёзнел и даже как-то потемнел. «Проклятая водка, мешает сосредоточится. Что он несёт, как это он видел Тухачевского? Кто эти ребята? Если они не от Гутмана, то кто они? А если они — квартирные воры? Что тогда делать?»
Алексей не мог не заменить, как изменилось выражение лица Бориса. Тогда он поднялся из-за стола, одёрнул галстук и произнёс нечто совершенно невероятное:
— Думайте обо мне что угодно. Я не жулик и не квартирный вор. Но кто-то из вас оставил входную дверь незапертой — и после нескольких звонков я открыл её и вошёл. Тем более что имею на это пусть небольшое, но неоспоримое право. В своё время я жил в этой квартире и намеревался кое-то уточнить у её новых хозяев. Ведь нынешние хозяева — вы?
— Ну да. Но ты что-то путаешь. Я родился тут в семьдесят втором. А наши с Маришкой родители въехали сюда парой лет раньше. Я хоть и выпил явно лишнего, но в таких вещах не могу ошибаться.
— Он правду говорит, — подтвердила сестра.
— Хорошо. А кто тут жил раньше? Во второй комнате, куда я заглянул мельком, стоит дореволюционный ореховый буфет. Никто из вас не выяснял, откуда он здесь?
— Буфет вроде бы остался от прежних жильцов.
— А кто были — те прежние жильцы?
Борис с досадой подумал о том, что он столь опрометчиво влип в разговор с квартирными жуликами. Но для чего они интересуются такими древностями? Он прописан здесь, как только получил паспорт в восемьдесят восьмом, в девяносто втором квартиру приватизировали, и баста. Что им нужно? Чего они хотят?
— Мама рассказывала, что здесь до нас проживала одинокая старушка, — вступила в разговор Мария. Она говорила совершенно спокойно, даже с какой-то неуловимой исповедальной интонацией. Судя по всему, внезапные страхи своего брата по поводу квартирных мошенников Мария не разделяла. — Старушка умерла где-то в шестьдесят восьмом. Затем квартира несколько лет стояла пустой, и её через Моссовет получил наш дед. Ну а затем жили в ней уже наши родители. Теперь живём мы. Одни.