"Вексель Судьбы" (книга первая)

Конечно же, спать я не мог и из обрывков разговоров с подсмотренными сквозь разжатые ресницы выраженями лиц и мимикой моих попутчиков я постарался выведать своё ближайшее будущее. Оказывалось, что эшелон должен идти не то в Данилов, не то в Череповец, где формируется новая дивизия. Одни говорили, ссылаясь на начальника эшелона, что их затем направят под Ленинград, другие, со слов армейского капитана, ехавшего в соседнем вагоне, не сомневались, что их бросят на фронт под Москву.

И Череповец, и Данилов меня вполне устраивали, поскольку приближали к Москве без малого на полтысячи вёрст.

Вечером в районе шести часов поезд, наконец, тронулся, и я принял решение "проснуться", чтобы принять более активное участие в жизни своего вагона. Жизнь эта оказалась безрадостной, голодной и тёмной. Под потолком вагона болтался едва теплящийся керосиновый светильник, освещавший лишь себя, печка-буржуйка почти не грела, из щелей вовсю гуляли сквозняки, а за водой, остатки которой плескались на дне простой железной бочки, приходилось долго пробираться, обходя сидящих и переступая через улёгшихся спать прямо на полу...

3/XI-1941

После ночи поезд двигался медленно и подолгу останавливался, причём это происходило не только на узловых станциях и разъездах, но и посреди безлюдного леса. Распространялись слухи о том, что немцы разбомбили что-то в Вологде или Ярославле, и поэтому нам придётся ехать в объезд. Тем не менее Вологду мы проскочили быстро, приостановившись только на смену паровоза. После этого наш эшелон, словно литерный экспресс, набрал полный ход и под сливающийся в монолитный гул перестук колёс буквально понёс нас сквозь белесую ледяную пелену. В вагоне воцарилась сосредоточенная тишина -- под свист ветра, перемежающийся с частыми гудками локомотива, все понимали, что приближается развязка каждой из наших судеб и молча глядели, кто куда.

Я навсегда запомнил лица своих попутчиков -- совсем юные и изрезанные глубокими морщинами, вдумчивые и насмешливые, растерянные и нарочито-наглые, верящие и сомневающиеся -- все они были одинаково беспомощны перед накатывающим на всех на нас девятым валом смертельных испытаний. Возможно, что мне было больнее всех остальных, поскольку сколько бы я ни вглядывался в лица своих молчаливых попутчиков, будущего я не видел ни для одного из них.

Вечером состав несколько часов простоял под Ярославлем, и с наступлением темноты мы снова поехали. Все были уверены, что мы направляемся напрямик к Москве. Однако когда по моим расчётам за вагонной щелью, заменяющей окошко, уже должны были проплывать дачные пригороды, я наблюдал одни лишь пустынные чёрные пространства. Я испугался, что эшелон могли перенаправить на восток, решил не спать и дожидаться ближайшей крупной станции.

4/XI-1941

Когда мои часы показывали шесть утра, поезд, наконец, остановился. Аккуратно переступая через спящих и постаравшись максимально бесшумно снять с запора и отодвинуть вагонную дверь, я спустился на землю. Вдалеке я увидел какую-то женщину, бредущую через пути, подбежал к ней и спросил, как называется станция. Догадка подтвердилась -- мы стояли в Орехово, то есть эшелон ушёл на восток, однако пока -- не сильно далёко.

Я вернулся в свой вагон, взял чемодан и так же, стараясь никого не разбудить, бесшумно пробрался к выходу и спрыгнул на шпалы.

Из вагона донёсся чей-то голос, обращённый ко мне: "Ты куда, доктор?" Почему-то мои попутчики называли меня доктором...

Я ничего не стал отвечать и постарался поскорее скрыться из виду.

До рассвета я сумел незаметно перебраться с территории станции в город, после чего явился, никем не остановленный, на пассажирский вокзал.

К моему удивлению, там было достаточно многолюдно: местные жители, в основном крестьянки с огромными корзинами и узлами, собрались в ожидании дачного поезда в сторону Москвы. Удивительно, что дачные поезда продолжали ходить, хотя не по расписанию, а по решению железнодорожного начальства. Однако в этот день, похоже, поезд на Москву отправлять на планировалось.

Потолкавшись в пассажирском зале, я познакомился с интеллигентного вида дамой, а несколько позже -- и с вернувшимся из очереди за билетами её мужем.

Они рассказали, что в день всеобщей паники в середине октября они бежали из столицы вместе с другими семьями на заводском грузовике и сумели добраться аж до Горького. Там их застала весть о введении в Москве осадного положения и наказании для тех, кто эвакуировался самовольно. И поэтому теперь, не имея проездных документов и почти оставшись без денег, поскольку все продукты отныне приходится покупать у спекулянтов на рынке, они уже третью неделю возвращаются домой.