"Вексель Судьбы" (книга первая)

И с этими словами Лютов, со связанными за спиной руками, рухнул на колени. Его подхватили под плечи и поволокли на улицу, с помощью клина крепко затворив дверь в комнату, где остались сидеть арестованные охранник и водитель. По дороге Лютов стонал и пытался что-то рассказать о каких-то важных столоначальниках из префектуры и мэрии, которым он якобы должен был отдать большую часть украденных на арматуре денег, но поскольку на открытом пространстве его голос мог привлечь внимание, ему тоже вставили кляп. Лютова отвели в заросшую прошлогодними репеями балку, где находился водоём, из которого они черпали воду, крепко прикрутили к берёзе и завязали платком глаза. В напряженной вечерней тишине было лишь слышно, как разливается из кармана бывшего начальника жизнерадостная трель радиотелефона.

...Спустя десять минут из бывшей железнодорожной будки выдвинулись двое высоких молодых людей в хорошей одежде и дорогой обуви, один в шляпе, другой в кепке, с саквояжем и дорожной кожаной сумкой коньячного цвета через плечо. Следом за ними последовал смуглый низкорослый человечек в неопределённой одежде. Поднявшись на насыпь, двое остановились и обвели прощальным взглядом свой недавний приют со стоящим неподалёку большим чёрным автомобилем.

-- Хорошая, должно быть, машина, -- сказал Алексей. -- "Land Cruiser". Действительно, сухопутный крейсер!

-- Может, заберёте, а? -- предложил таджик. -- Я знаю ребят на авторынке, которые перебьют номера и сделают вам новые документы.

-- Мы кражами и мошенничествами не занимаемся, -- сурово ответил Петрович. -- Ты же сам видел, что до добра это не доводит.

-- А вы Лютова застрелили? -- неожиданно спросил таджик.

-- Нет, конечно. Пусть живёт, и те двое, что приехали с ним вместе, тоже пускай живут. Если, смогут, конечно.

-- Зря... я бы застрелил.

-- Я тебя не понимаю, Фирик, -- возразил Здравый. -- Ты же сегодня второй раз, можно сказать, родился, поэтому прежде всего должен радоваться жизни, а не вспоминать прошлые обиды. Да и мы же, как ты теперь хорошо видишь, отнюдь не кровавые палачи. Тоже, можно сказать, жизни радуемся вместе.

-- Да, но они же вернутся на стройку и снова всё продолжится.

-- Не продолжится. Они такое на очной ставке понавыкладывали, что теперь либо друг друга сдадут, либо сожрут с потрохами.

-- Парнишку жалко, -- заметил Алексей. -- На нём ведь крови нет.

-- Да, из этой компании он мне наименее неприятен. Но тоже, заметь, не дитя безвинное -- многое ведь знал, а молчал. Через пару годков стал бы он по такой своей жизни вторым Лютовым.

-- Не помрут они там, привязанные? -- неожиданно поинтересовался подобревший Фирик.

-- Исключено, -- уверенно ответил Алексей. -- С ними три радиотелефона и навигационное устройство в автомашине. Уже сегодня их друзья из полиции запеленгуют их и освободят. А может быть, они уже сейчас едут сюда во всеоружии. Поэтому нам следует поспешать.

Они ускорили шаг, и вскоре из-за поворота железнодорожной ветки показались станционные пути, на одном из которых стоял, полностью перекрывая вид на пристанционную улицу, длиннейший товарный состав.

-- Ну что ж, Фирик, ты же Кулик! -- произнёс торжественно Алексей. -- Паспорт тебе вернули, угрозу жизни отвели. Теперь куда будешь двигать -- к невесте в Дрогобыч?

-- Да, туда, конечно. Но пока надо где-то здесь найти работу, я же не могу ехать совсем без денег.

-- Пока ты будешь зарабатывать, хохлушка твоя за другого выйдет. Так что, гляди, -- может, останешься насовсем в России?

-- Нет, я в Украину хочу, в Дрогобыч. Там тепло, и люди там добрее.

-- Ну, в Дрогобыч так в Дрогобыч! И в самом деле, нечего тебе по стройкам и рынкам шататься. Держи! -- и Алексей протянул Фирику толстую пачку зелёных американских банкнот.

-- Это -- всё мне? -- ошалело произнес таджик.

-- Не совсем. Эти деньги мы изъяли у Лютова и будем считать, это зарплата твоя и твоих сгоревших товарищей. Поэтому сам разделишь и вышлешь их семьям. Договорились?

-- Смотри, не напутай со счётом, -- предостерёг Петрович. -- А то -- ты же сам говорил: адат и шариат. Это тебе не с нами язык чесать!

-- Да что вы, товарищи! -- радостно и взволнованно произнёс Фирик, принимая деньги. -- Я всё разделю и отошлю их родным. Да и не в шариате дело. Я ведь ни в кого и ни во что теперь не верю. Наверное, я атеист.

-- Ну, напугал безбожника! -- усмехнулся Здравый. -- Хотя -- это как ещё посмотреть, безбожник я или нет. Куличи от тётки каждую Пасху получал. Только в тридцать восьмом остался без куличей, так как тогда шестидневку объявили сплошь субботником, и тётку припахали.

Услыхав про тридцать восьмой год, Фирик изумлённо вытаращил глаза. Петрович с сожалением подумал, что отныне ему не просто придётся тщательнее следить за языком, а тоже учиться жить с чистого листа...