– Вы его били. Не отпирайтесь, я вижу, что он дрожит… – идиоту, как его называл санитар, действительно досталось от прибежавшего в палату персонала. Санитар подумал, что сумасшедшему могли сломать пару ребер или отбить почки:
– Пока этого не заметно, то есть, станет заметно, если появится кровь в моче, но лицо его никак не скроешь… – глаз идиота расцвел свежим синяком, он лишился нескольких осколков зубов:
– Он упал и поранился, – угрюмо отозвался санитар, – мы его и пальцем не трогали, товарищ доктор… – Светлана Алишеровна могла разоблачить лгуна, однако у нее были дела важнее. Через три дня ей предстояло показать 880 на конференции в зале заседаний местного медицинского института:
– Сначала надо его привести в порядок, – вздохнула врач, – синяки и ссадины можно объяснить падением, однако мне он нужен покорным, а не буйным… – эпизод агрессии не вписывался в стройную картину развития болезни из доклада Светланы Алишеровны:
– Можно сослаться на изменение привычного распорядка дня, на стресс, как говорит Давид… – врач нахмурила темные, ухоженные брови:
– Но если это так, то получается, что синдром лобных долей мозга не всегда приводит к полному разрушению личности. 880 проявил агрессию из-за беспокойства. У него могли остаться эмоции, воспоминания… – она не могла превращать пациента в куклу, посадив его на сильные лекарства:
– Овощей коллеги видели достаточно… – она аккуратно протянула руку к пациенту, – ценность 880 в том, что он никогда не получал успокоительных препаратов. У него чистое течение болезни, на такой стадии это редкость… – Светлана Алишеровна заметила подергивание изуродованных пальцев больного. Подбитый глаз косил в сторону санитара:
– Он явно выходит из ступора, – решила девушка, – неужели операция возымела свое? Пересаженные лобные доли прижились, он начинает оправляться? Вмешательство было экспериментальным, о нем не напишешь статью… – Светлана Алишеровна повернулась к санитару:
– Вы делали с ним что-то еще, – обвиняющим голосом заявила она, – пациент очень напуган… – медработник буркнул:
– Помыл из шланга. Не сидеть же ему в дерьме по уши… – пациент боялся струи воды и не хотел стягивать испачканные штаны:
– Пришлось отвесить ему несколько затрещин, повалить на пол и помыть силой, – вспомнил санитар, – но так требует инструкция… – Светлана Алишеровна поджала губы:
– Он привык к ванне. Шланг его вывел из себя, вызвал агрессию… – санитар отозвался:
– У нас ванна только раз в неделю, согласно распоряжению товарища главного врача… – девушка решила попробовать гипноз:
– Даже Давид в него поверил. Он сказал, что видел впечатляющие результаты. У меня хорошо получалось с другими пациентами… – по общему мнению врачей, у 880 гипнотизировать было нечего, однако Светлана Алишеровна хотела вернуть пациента к привычному состоянию:
– Если гипноз и не поможет, – решила она, – то он и не помешает. Я все занесу в историю его болезни. Если он прореагирует на гипноз, значит, личность начала проявляться после распада сознания… – стянув с шеи подарок мужа, золотой кулон на цепочке, Светлана Алишеровна велела санитару: «Оставьте нас одних». Она не могла рисковать приступами страха или агрессии.
Щелкнул замок в двери, кулон закачался. Присев, она заговорила мягким голосом:
– Милый, не бойтесь. Вы в безопасном месте, светит теплое солнце, рядом ваши друзья…
Она даже не поняла, как больной ухитрился рвануть цепочку. Золотые звенья хлестнули по лицу девушки. Светлана Алишеровна увидела стальной отсвет в прозрачной голубизне единственного глаза 880. Что-то острое воткнулось ей в шею, врач жалобно захрипела. Струя алой крови ударила в стену, капли долетели до пыльного стекла. Повалившись на пол, она забила ногами в туфлях на высоком каблуке. Запахло мочой, затрещал тонкий шелк блузки. Разрывая ей рот, Джон воткнул туда комок ткани:
– Сейчас она умрет, но я не хочу, чтобы здесь оказался весь персонал больницы. Впрочем, он и так здесь окажется… – серый алюминий торчал из бурно кровоточащей артерии. Брызги испачкали руки и лицо Джона:
– Черт с ним, главное выбраться отсюда. Хорошо, что у меня осталась вторая заточка…
Не оглядываясь на корчащуюся девушку, он обмотал руку ее жакетом. Зазвенело стекло в окне. Быстро выбравшись на пустынный двор, обогнув бюст Ленина, Джон исчез из вида.
Младшая Куколка неожиданно умело управлялась с плитой.
Завтрак могли доставить в коттедж по звонку, однако Саше нравились домашние хлопоты девушки. Он велел принести с кухни фартук для Надежды Наумовны. Она сама обходилась чашкой черного кофе и вареным яйцом:
– Молодец, она держит себя в форме… – за поздним завтраком с яйцами бенедикт он просматривал газеты, – и не расползется, как некоторые. Впрочем, она танцовщица, профессионалка…
Саша сводил девушку в большой зал главного особняка, где стоял проигрыватель. Танцевала Куколка отменно. Отпив приготовленный ей в итальянской машинке капуччино, Саша опустил «Правду». Куколка собрала темные волосы в тяжелый узел. Нахохлившись над чашкой эспрессо, она курила «Житан»: