Вельяминовы. За горизонт. Книга 4 (СИ)

– Он зэка со стажем, такие всегда берут с собой мясо в побег. Он врача разделал заточкой на запчасти…  – инвалид, покуривая в кулак, сочувственно закивал. Джон внимательно оглядывал очередь:

– Одноглазым здесь взяться неоткуда, – мокрый снег сеял на его заячий треух, – но, видимо, мои фотографии еще не расклеили по городу. Патрулям сообщили мои приметы, но зять этого мужика тоже не все ему рассказал…  – Джону надо было как можно быстрее покинуть город. Предыдущую ночь он провел в подвале заброшенного деревянного дома неподалеку от гастронома:

– Они найдут мое пристанище, – холодно подумал герцог, – я взломал дверь, то есть попросту ее высадил…  – возвращаться в подвал было нельзя. Он незаметно окинул взглядом Иваныча и своего второго собутыльника:

– У них при себе могут быть документы. Паспорта, пропуска на завод…  – по словам Иваныча, он с приятелем начинал законный выходной, – мне сейчас пригодится любая бумажка…  – Джон не намеревался убивать мужиков:

– Только напоить и оставить в подъезде. Я возьму документы, деньги и нож, доберусь до шоссе, ведущего на запад и проголосую…  – он решил все-таки поехать в Москву:

– Я должен попасть на Софийскую набережную, об остальном позаботится посольство. Комитет, скорее всего, решит, что я ушел в тайгу, что я хочу скрыться через китайскую границу…  – Иваныч и его второй собутыльник были выше Джона, но рост в документах не указывали:

– Глаз я мог потерять недавно…  – он поморгал, – собственно, так и случилось. Лица у нас…  – он провел ладонью по отросшей за ночь седой щетине, – в общем, похожи. У всех советских людей одинаковые лица, словно они сидят в закрытой психиатрической лечебнице…  – зло подытожил герцог. Дверь впереди открылась, Иваныч подтолкнул его в спину:

– Давай, тезка, рви первым. Ты инвалид, тебе и карты в руки…  – толпа занесла Джона в сырой предбанник магазина, с брошенными на кафельный пол грязными картонками. Мужики осаждали дверь отдела, смешиваясь с женщинами, тащащими авоськи с картошкой, с серыми рожками, с окровавленной свининой в грубой бумаге. На Джона пахнуло рыбой. Шмат слипшегося, промороженного хека упал ему под ноги:

– Смотри, куда лезешь…  – услышал он рассерженный девичий голос, – совсем совесть потеряли, пропойцы…

Высокая девушка, в темном платке, в невидном пальто, поскользнулась, но быстро выпрямилась. Яркие, голубые глаза взглянули ему в лицо. Из-под платка выбился белокурый локон. Рука в домашней вязки рукавице коснулась его руки:

– Здравствуйте, дядя Джон…  – шепнула она по-английски, – я Маша, Маша Волкова. Я дочь Волка, то есть Максима Михайловича…  – растоптанный хек разлетелся по картонкам, в отделе зазвенели бутылки.

Над толпой пронесся горестный голос Иваныча: «Только портвейн, мать их так! Водки не завезли!».

Из облупленной эмалированной кастрюльки пахнуло настоявшейся гречкой:

– В кашу грибы с луком добавили…  – понял Джон, – Марта так готовит, когда Волк и Максим-младший постятся…

Кроме каши, на ободранную, но чистую клеенку поставили дощечку с нарезанным ржаным хлебом, миску тюри из вареного гороха с постным маслом. Никакого спиртного здесь, разумеется, не держали. Племянница принесла герцогу стакан клюквенного киселя:

– Сегодня постный день, дядя, – смутилась девушка, – иначе я бы яичницу изжарила…  – она говорила неожиданно старомодно, напевно, – грибы и ягоды матушка Пелагия сама собирала, а тюря обительская, так в скитах готовят…

По дороге из гастронома в покосившуюся пристройку, Маша быстро рассказала герцогу о предполагаемой смерти Ивана Григорьевича:

– Должно, он принял смерть в пещи огненной…  – девушка перекрестилась, – аще мученики времен никонианских гонений…  – услышав о побеге Маши из кельи Князева, о годе, проведенном ей в пустынном житие, как выражалась племянница, Джон понял:

– Отсюда у нее такой говор. Она росла пионеркой, комсомолкой, настоящей советской девушкой, и как все поменялось в одночасье. Верно говорят, что СССР – колосс на глиняных ногах. Он разлетится вдребезги, вернее, из мертвечины появится жизнь, как случилось с Машей…  – племянница рассказала и о Саше Гурвиче:

– Он антихрист, как его дед, Горский, – уверенно заявила девушка, – Господь его накажет. Они убили нашу туристическую группу, чтобы скрыть свои грязные делишки на перевале. На нас испытывали какое-то новое оружие…

Герцог, впрочем, сомневался, что все случилось именно так:

– Операция с группой Дятлова стала дымовой завесой для наших поисков, – спокойно подумал он, – продал нашу миссию Филби, больше некому…  – Джон считал, что ответственность за галлюцинации, случившиеся с ребятами в палатке, несет проклятая магнитная аномалия на плато семи скал:

– Не случайно покойная Констанца интересовалась этим местом, не случайно на нашем родовом клыке выбили дерево с семью ветвями. Знать бы еще, что обозначает рисунок…  – пока ему надо было думать не о Северном Урале, а о предстоящем пути в Москву.

Услышав имя Саши, Джон кивнул: