Вельяминовы. За горизонт. Книга 4 (СИ)

– Их невозможно различить, – ухмыльнулся юноша, – а правильному поведению в постели я ее обучу. Но это тоже запасной вариант. Надежда Наумовна не дура, она не рискнет нашим недовольством…  – о дальнейших встречах девушки с доктором Эйриксеном речь не шла:

– Если она действительно беременна, то своей цели мы добились, – довольно хмыкнул юноша, – Моцарт у нас на крючке и никуда не денется. Даже если что-то случится, если мы решим не использовать приемного ребенка, у нас всегда остаются снимки Моцарта с Куколкой. Вряд ли он обрадуется появлению таких материалов в западных газетах…  – товарищ Котов, автор операции, правда, выступал против шантажа:

– Но именно так завербовали отца Моцарта…  – Саша внимательно прочел послевоенные материалы, – он согласился с нами работать, потому что мы угрожали убить его сына…  – для Моцарта подготовили легенду о том, что его отец сам выбрал сотрудничество с советской разведкой:

– Он был благодарен СССР за спасение евреев, он считал своим долгом помочь нашей стране…  – Саша гордился тем, что его собственного отца никто не вербовал:

– Папа потерял моего дедушку ребенком…  – товарищ Котов объяснил, что Сашиного деда убили на первой войне, – он вырос в детском доме. Советская страна выпестовала его, он плоть от плоти нашей родины…  – Саша даже приосанился:

– Я не сомнительного происхождения, не отродье расстрелянных бандитов, как Куколки. Яблочко от яблоньки недалеко падает. У Надежды Наумовны по глазам заметно, что она ненавидит СССР. Я настоящий советский человек…  – до него донесся голос Падре:

– Завтра Моцарт получит искомое письмо, якобы городской почтой, на адрес гостиницы. Мы предполагаем, что свояку он ничего не скажет…  – Лаврецкий мимолетно улыбнулся, – однако он попытается найти девушку через организаторов концерта. Обратившись к ним, он познакомится с товарищем Матвеевым…  – Падре подмигнул Саше:

– Надо было назвать операцию «Евгений Онегин». Картина вторая, письмо Татьяны. Читайте, товарищ Матвеев…  – Саша откашлялся: «Мой дорогой, любимый Генрик…».

Дора Фейгельман писала на школьном английском языке. На конверте красовался портрет Гагарина, марку отмечал черный, размазавшийся штемпель. Генрик разбирал русские буквы:

– Новосибирский почтамт…  – он шевелил губами, – отправлено вчера…  – она вырвала пару листков из школьной тетрадки в клеточку. Тупица писал в похожих в обительской школе Требница:

– Только у нас не было заранее проведенных полей, – отчего-то подумал он, – сестры следили, чтобы мы сами отчеркивали четыре клеточки с края…  – он вспомнил себя, семилетнего:

– Я надеялся, что папа за мной приедет. Я хотел показать ему мои тетрадки, хотел, чтобы он похвалил меня за аккуратность. Папа всегда говорил, что в музыке важен не только талант, но и усидчивость с терпением…  – Генрик всегда очень тщательно готовил концертные программы:

– Нельзя обманываться званием лауреата и почетом, – напоминал он себе, – я гениальный музыкант, но я не имею права работать спустя рукава. Передо мной аудитория, зрителей надо уважать. Без них моему дарованию грош цена…

С похожим тщанием он читал и все документы. Генрик удивился полученному на стойке портье конверту. После отъезда Доры на шефские концерты, как их называла девушка, Тупица переселился обратно в апартаменты люкс на последнем этаже гостиницы «Центральная». Улица за окном тонула в промозглой полутьме. Он поежился:

– Я бы не мог здесь жить, конечно, но это не последние мои гастроли в СССР…  – за три недели выступлений, даже с учетом процента импресарио и ежемесячной выплаты конторе мистера Бромли, его поверенным, Генрик получил очень внушительную сумму:

– Даже в Америке меньше платят, – хмыкнул он, – несмотря на две премии «Грэмми» у меня за спиной…  – Авербах не шутил, обещая поселить Дору в роскоши:

– С ней я могу делать то, чего никогда себе не позволяю с Аделью…  – кончики длинных пальцев задрожали, – могу и делаю…  – он никогда бы не предложил такое Адели. Генрик считал, что жена должна быть выше низменных, как он думал, желаний:

– Но Дора не жена…  – вспомнив старое слово, он облизал губы, – она наложница. Это не запрещено Торой, у женатого мужчины могут быть связи на стороне…  – Тупица не очень заботился о Торе, но помнил, что праотцы поступали именно так:

– У Авраама была Агарь, а у Яакова сразу двое служанок…  – он не сомневался, что советское правительство ему не откажет. Генрик рассудил, что он просит совсем немногого:

– Дора сирота, она выросла в детском доме. У нее хороший голос, она отлично держится на сцене, прекрасно танцует…  – Генрик слышал об ансамбле Моисеева:

– Ее можно устроить туда или пусть она выступает с сольными программами. В Советском Союзе нет дискриминации. Она еврейка, но на здешней эстраде много евреев…  – приглушенно играла радиола, до Генрика донеся приятный баритон певца:

– На пыльных тропинках далеких планет останутся наши следы…  – Авербах усмехнулся:

– Например, он. Пусть ей дадут квартиру в Москве, а я буду ее навещать…  – Генрик даже был готов потратить на девушку свои деньги: