Величайшее благо

— Я как раз говорил, что нам надо обязательно — чуть позже, разумеется, когда мы будем в настроении, — поиграть в одну чудесную игру. «Белоснежка и семь гномов»! Mon cher, я настаиваю, чтобы вы были гномом!

— Боюсь, из меня плохой игрок, дорогой мой.

— О, это необычная игра. Мы сами ее придумали. Мы выбираем красивую девушку — Мими, скажем, или Люли — и назначаем ее Белоснежкой. Затем мы выбираем семерых мужчин, они будут гномами. Они выходят из комнаты и снимают с себя всю одежду. Белоснежка остается в комнате и тоже снимает всю одежду! Затем они по одному заходят в комнату, и их встречает Белоснежка. В зависимости от их реакции мы даем им имена: Весельчак, Соня, Ворчун и так далее.

— И Чихун! — вмешалась Мими и тут же зажала себе рот обеими руками.

— Обещайте, — снова сжал Якимову руку Хаджимоскос, — что будете гномом!

Якимов нервно отступил.

— Только не я, дорогой мой. От меня в таких делах мало толку.

— Как это печально, — серьезно сказал Хаджимоскос, отпустил его руку и, извинившись, заскользил к дивану, на котором расположилась княгиня Теодореску в обнимку с юношей с большими рыжими усами. Якимов услышал шепот Хаджимоскоса: «Он сказал: „От меня в таких делах мало толку“». Его это не смутило. Он привык к тому, что его цитируют.

Вдруг Мими заговорила по-французски — словно механическая куколка, которую завели. Якимов говорил по-французски не хуже, чем по-английски, но этот румынский французский привел его в замешательство. Ему удалось понять, что она говорит о мужчине, который стоял неподалеку от них, — некоем бароне Штайнфельде, который, похоже, оплачивал эти апартаменты. Несмотря на это, княгиня была без ума от какого-то Фокси Леверетта, тогда как барон был complètement[19] не в фаворе. Девушки склонились друг к другу, и Якимов отошел, радуясь, что на этот раз смеются не над ним.

В результате он оказался рядом с бароном, который вежливо поприветствовал его, оскалив большие желтые зубы. Якимов представился.

— О, дорогой князь, разумеется, я наслышан о вас, — сказал барон. — Великая фамилия. Ваш отец был конюшим у царя, верно?

— Не буду лгать, дорогой мой, так и было.

Якимов тут же пожалел о сказанном. Барон так напряженно ожидал его ответа, что всё это напоминало какую-то проверку. Вдруг его сочтут самозванцем и выставят прочь? Но барон, расплывшись в улыбке, всего лишь спросил:

— Вы давно знаете княгиню?

— Мы только сегодня познакомились. Меня привел Хаджимоскос.

— А!

Штайнфельд кивнул, после чего уважительно заговорил о старинном происхождении княгини, причем эта тема явно доставляла ему удовольствие.

— Среди ее предков были дакийские цари, — сказал он. — Она может проследить свой род до Децебала, который разбил римлян[20]!

— В самом деле? — Якимов вполуха слушал Штайнфельда, одновременно высматривая официанта, который мог бы подлить ему шампанского.

— Молдавские поместья Теодореску были великолепны, но теперь… Заложены и профуканы. Всё пропало! Эти румыны думают, что могут жить в Париже или Риме, а земли будут процветать сами по себе. Так глупо, но так обаятельно!

Барон придвинулся ближе.

— Мое поместье в Бессарабии прекрасно содержится. Мы, немцы, конечно, не столь обаятельны, но мы знаем, как делать дела. Я произвожу собственное красное вино, белое вино, țuică и мартини. Мартини продается в магазинах. Король продает его в собственном магазине — мартини Штайнфельда. Роскошное!

— По итальянским рецептам? — спросил Якимов, делая над собой некоторое усилие.

— Разумеется, — ответил барон. — Виноград, травы, рецепты — всё как полагается.

Когда барон в очередной раз набрал воздуха в грудь, чтобы продолжить свою речь, Якимов произнес:

— Мне нужна добавка, дорогой мой.

Ускользнув, он очутился в безлюдной приемной, где стоял стол с закусками.

Еда была нетронута: гостей еще не приглашали к ужину. Застыв, словно при виде сокровищ, Якимов пробормотал: «Батюшки-светы!»

Перед ним был ряд жареных индеек с нарезанными грудками, два окорока, запеченные с тростниковым сахаром и ананасами, лангусты, лосось под майонезом, несколько видов паштета, три сорта икры, несколько разновидностей заливного, засахаренные фрукты, причудливые пудинги, гроздья тепличного винограда, ананасы и малина. Всё это было разложено на серебряных подносах и украшено белыми каттлеями.

Дрожа, словно умирающий с голоду, Якимов набросился на еду. Он зачерпнул себе целую ложку икры и дочиста ее облизал. Самая соленая икра понравилась ему больше остальных, поэтому ее он съел еще три ложки. Ухватив несколько ломтей индейки, словно хлеб, он нагрузил свою тарелку лососем, заливными куропатками, паштетом, курятиной в сливках, не забывая складывать в рот анчоусы, оливки и сладости. Когда тарелка была заполнена целиком, Якимов жадно принялся за еду. Прежде чем он перешел к десертам, его прервали чьи-то шаги — очень легкие, почти невесомые. Он виновато обернулся и увидел Хаджимоскоса.

— Что-то я слегка проголодался, — пояснил Якимов.

— Прошу! — разулыбался Хаджимоскос и приглашающим жестом обвел еду, но Якимов счел нужным отказаться: