Величайшее благо

Хотя Гай и продолжал опасаться котенка, всё же он гордился зверьком, который у него на руках превращался в комок гнева. Он восхищался его золотистым мехом и тем, как он буквально летает по квартире. Деспина, неизменно готовая разделить любую радость, утверждала, что это самый выдающийся кот на свете. Если Принглам придется покинуть Румынию, она готова забрать его себе и заботиться о нем.

Теперь Гарриет стояла, глядя в французское окно, за которым открывался вид на заснеженный дворец, и воображала, что будет, если Гай бросит ее. Она ощутила прилив нежности к котенку — как будто это была единственная оставшаяся у нее любовь.

— Я тебя люблю, — сказала она. — Всем сердцем.

Котенок глядел на нее испытующе.

— Потому что ты дикий, — добавила она, — и теплый. И живой.

И, разумеется, потому, что Гай восстал против нее.

Она размышляла о том, что Гай попросил Кляйна узнать, что произошло с Сашей Дракером, и именно ради этого он собирался встретиться с ним и с Дэвидом в «Двух розах». Он так и не забыл о случившемся — хотя ей самой хотелось обо всем забыть. Он верен своим друзьям, но (сказала она себе) равнодушен к своей жене. Все эти люди — Дэвид, Кляйн, Дракеры, Дубедат и прочие — были его соратниками, он принадлежал им. У нее же не было никого, кроме рыжего котенка.

В то же мгновение, однако, она взбунтовалась против подобных мыслей. Посадив котенка, она позвонила Кларенсу в Бюро пропаганды и сказала:

— Гай собирался погулять со мной в парке, но ему пришлось уйти на встречу. Вы не согласитесь прогуляться со мной?

— Почему же, я с радостью.

Кларенс был доволен возникшим предлогом покинуть кабинет. Вскоре он явился и отвез ее в парк.

Было начало марта. Ветер понемногу стихал. Всё больше людей выходило на улицу, а няньки снова стали выводить детей погулять на свежем воздухе. Снег не выпадал уже две недели, но старые сугробы, почерневшие и покрывшиеся ледяной коркой, всё никак не таяли. Они слишком задержались. Люди уже устали от снега.

Шагая по дорожке, проходившей под террасой Инчкейпа, они взглянули вверх и увидели летние стулья и цветочные корзины, заваленные снегом. Повсюду свисали сосульки, словно бахрома из мечей. Однако в воздухе пахло скорой весной. Со дня на день вместо снега должен был прийти дождь и начаться таяние.

Дойдя до голубятен, они остановились, чтобы полюбоваться абрикосовыми голубями, которые уже распушали свои замызганные хвосты, кивали и изгибали нежные, отливающие золотом шейки. Их воркование было слышно издалека. Снег соскальзывал с ветвей плачущих ив, росших за голубятнями. Душистая акация, всю зиму простоявшая в сугробе, снова явилась на свет божий и демонстрировала прохожим стручки, похожие на высохшую банановую кожуру.

У озера под каштанами дети кормили голубей. Единственный продавец, торговавший орехами и тминными кексами, спрятал руки в рукава короткой фризовой куртки и медленно поднимал то одно, то другое колено, словно маршировал на месте. Ноги его были так плотно обмотаны тряпками, что он двигался словно страдающий подагрой. Дети напоминали меховые шарики. В ушах у девочек были сережки, на белых меховых воротниках красовались ожерелья и брошки, поверх перчаток были надеты браслеты. Один из мальчиков властно стукнул по земле тростью с золотым набалдашником, и голуби испуганно вспорхнули. Совершив короткий полет протеста, они быстро спустились на землю, опасаясь, что еда исчезнет. Между клевками они курлыкали и спаривались.

Неожиданно Гарриет ощутила прилив восторга от приближающейся весны и тут же поняла, что их с Гаем ссора не имеет никакого значения. Когда они шли по мосту, с которого был виден грязный лед водопада, она остановилась, оперлась на перила и сказала:

— Всё так чудесно. Я хочу… я хотела бы быть…

— Тем, чем не являетесь? — патетически провозгласил Кларенс.

— Нет. Тем, чем являюсь. Тем, что теряется за моей женской глупостью. В каком-то смысле я такая же дурочка, как Софи или Белла.

Кларенс рассмеялся.

— Наверное. Таковы уж женщины, и мы любим их именно такими.

— Не сомневаюсь. Но не считаю, что существую для того, чтобы услаждать ваше чувство превосходства. Я живу, чтобы удовлетворять свои собственные требования к себе, и они, кажется, выше, чем ваши — к себе. Если я не нравлюсь вам такой, какая я есть, мне всё равно.

Кларенса эта речь не впечатлила.

— Но вам же не всё равно, — сказал он. — В этом и беда. Женщины хотят нравиться. Они не могут быть собой.

— А вы, мой бедный Кларенс, не можете быть ничем, кроме себя.

Она перешла к перилам на другой стороне и оглядела замерзшее озеро, с поверхности которого смели снег. Ресторан сейчас выглядел как обыкновенный сугроб, но кто-то уже посетил его — следы были отчетливо видны — и принес радиостанцию. Надо льдом разносился русский вальс, и несколько человек катались на коньках, поворачиваясь в такт музыке. У дальнего конца озера росло столько деревьев, что пространство под их ветвями было отгорожено, словно комната. Кружевной иней на ветках потусторонне блестел на фоне свинцовых красок неба и льда.