9 декабря 1644 г. Кромвель поднялся со своего места в палате общин и впервые заговорил языком государственного деятеля, пекущегося о судьбах страны и народа Англии. «Настало время говорить, — заявил он, — или навсегда сомкнуть уста. Речь идет о спасении нации от кровопролития и — более того — от гибельных условий. Что говорят о нас враги? Что говорят о нас даже те, кто являлись при открытии данного парламента нашими друзьями? Они говорят, что члены обеих палат заняли видные посты и благодаря своим связям в парламенте и влиянию в армии стремятся до бесконечности продлить свое высокое положение и не дают быстро закончиться войне из опасения, как бы вместе с нею не пришел конец и их собственной власти… Если армия не будет устроена иным образом и война не будет вестись более энергично, народ не сможет дольше нести ее бремя и принудит вас к позорному миру».
Однако пафос этой речи заключался не столько в том, чтобы изобличить пресвитерианское руководство войной, прибегавшее к тактике бесконечных проволочек и уклонений от победы над королем, сколько в подготовке палаты к восприятию предложения, столь же далеко идущего, сколь и дипломатически изощренно выраженного. С этой целью Кромвель завершил свою первую в этот день речь выражением уверенности в том, что члены обеих палат готовы на деле доказать, что ими движет не честолюбие и своекорыстие, так как интересы общего блага они ставят выше частных интересов.
«Я надеюсь, мы обладаем столь истинно английскими сердцами и столь горячей заинтересованностью в благополучии матери-родины, что ни один член, будь то верхней или нижней палаты, не остановится перед тем, чтобы пренебречь собой и собственными частными интересами во имя общего блага». Кромвель явно провоцировал своих противников-пресвитериан, давно мечтавших об удалении его из армии. И расчет его полностью оправдался. Они готовы были покинуть командные посты в армии, лишь бы из нее ушел Кромвель. Не успел Кромвель вернуться на место, как тотчас его призывом воспользовался пресвитерианин Цуш Тейт, внесший на голосование палаты общин предложение, чтобы «на время этой войны ни один член парламента не обладал и не отправлял какой-либо командной должности — военной или гражданской, дарованной или порученной обеими или одной из палат парламента». Именно этого индепенденты и ожидали.
Первый «пример» добровольного следования этому предложению показал индепендент сэр Генри Вэн, заявивший, что готов сложить с себя полномочия казначея флота. Вслед за ним и Кромвель заявил, что он готов отказаться от своей должности в армии, добавив при этом, что солдаты, находившиеся под его командованием, сражаются не за него, а за парламент, «они боготворят не меня, а цель, за которую сражаются» и поэтому будут выполнять свой долг под любым командованием. Так был выработан знаменитый «Ордонанс о самоотречении», согласно которому все члены парламента, следовательно и Кромвель, должны были покинуть армию. Однако Кромвель знал, что делает: он добился удаления из армии членов парламента — пресвитериан, и прежде всего Манчестера и Эссекса.
И как можно было ожидать, боевые заслуги Кромвеля были уже настолько общепризнанными, а военное положение парламента столь сложным, если не критическим, что последний продолжал давать ему вначале «временные» военные полномочия, практически сделав единственно для него исключение из общего правила. Впрочем, временные полномочия вскоре превратились в постоянную должность.
15 февраля палата общин приняла постановление создать вместо прежнего территориального ополчения, собираемого по графствам и нередко не желавшего воевать за пределами родного графства, новую
Едва ли не самой замечательной особенностью этой армии явился отказ от традиционного принципа, согласно которому офицерскую должность мог занимать только «благородный», джентльмен. Недаром в этой армии выдвинулась целая плеяда талантливых полководцев из народа: полковник Прайд — бывший извозчик, полковник Хьюстон — бывший сапожник, полковник Фокс — бывший котельщик, полковник Рейнсборо — в прошлом корабельный шкипер.