Великая армия Наполеона в Бородинском сражении

На первый взгляд, работа Рьена была построена по тому же принципу, что и книга Нафзигера: изложение военных событий 1812 г. предваряли обзор общего состояния Великой армии, анализ системы снабжения и «анатомии тактики колонн». Но содержание работы было заметно более оригинальным и глубоким. Так, описывая характер Великой армии, Рьен счел необходимым остановиться на качественной характеристике ее составлявших, как с точки зрения боевого опыта, так и с точки зрения национальных и политических настроений, солдат[538]

. Бородинское сражение, по мнению автора, предоставило последний шанс Наполеону выиграть кампанию и подписать мир. Однако император не смог им воспользоваться. Ко времени генерального сражения французская армия уже очень сильно, особенно из-за ускоренного марша на Москву, ослабла. Только после переклички в Гжатске, считает автор, Наполеон потерял еще 15 256 человек (нам осталось неясным, на основе чего Рьен приводил столь точную цифру), оставляя гарнизоны, теряя солдат в авангардных боях, неся большие потери из-за тяжелой погоды и изнурительных маршей. К утру 7 сентября силы Великой армии (принимая в расчет подошедшую кавалерийскую дивизию Пажоля) составили около 124 тыс. человек при 587 орудиях. Русские силы автор оценивал в 103 тыс. регулярных войск, 7 тыс. казаков и 637 орудий. Конский состав Великой армии находился в худшем состоянии, чем русской; что же касается артиллерии, то, несмотря на перевес в числе орудий у русской стороны, значительная их часть в сражении не участвовала. Благодаря этому более слабая французская артиллерия превратилась в решающий фактор в сражении

[539]

. Причины отказа Наполеона от плана Даву Рьен видел, во-первых, в боязни отхода русских сил, а во-вторых, в нежелании (которое вряд ли можно объяснить только какими-то рациональными причинами) императора передать обратно в руки Даву из распоряжения Евгения Богарне две дивизии 1-го корпуса. Как результат такого дробления корпуса Даву, Евгений получил войск больше, чем он мог эффективно использовать, а Даву и Понятовский не получили достаточных сил для эффективной реализации своих задач. Вслед за Даффи, Рьен склонен был также считать, что Наполеон не понял особенностей русских позиций, полагая, что батарея Раевского и Багратионовы укрепления находились на одной возвышенности. При описании самого сражения Рьен уделил главное внимание поведению Наполеона, утверждая, что тот не проявил должной активности, не смог из-за дыма и пыли верно оценить складывающуюся в ходе битвы ситуацию и упустил шанс «раздавить врага». В целом автор без всякого снисхождения констатировал, что Наполеон при Бородине не показал ни умения выбрать направление главного удара, ни умения воспользоваться резервами. Он, который до сражения столь мало заботился о сохранении армии, внезапно стал «сверхзаботливым» в отношении гвардии. Автор спрашивал, чем мог рисковать Наполеон, бросая гвардию в бой? После сражения армия Наполеона все еще насчитывала 96 тыс., в то время как русская едва ли имела 52 тыс., не считая казаков и ополчения. Следовательно, заключал Рьен, потеря 5–6 тыс. ничего бы кардинально не изменила в численном отношении, но зато в случае успеха русская армия была бы уничтожена. Французские потери, по мнению автора, составили около 28 тыс., русские – около 53 тыс. (в том числе 1 тыс. пленными и примерно 8 тыс. «отбившимися»). В целом книга Рьена могла оказаться оригинальным и основательно фундированным исследованием, если бы не наличие в ней большого числа спорных моментов, которые свидетельствовали о недостаточно критическом отношении автора к источникам и использованной литературе. Кроме того, обратившись к «человеческому измерению» великого сражения, он счел возможным заострить внимание только на крупнейших фигурах, почти совершенно проигнорировав состояние внутреннего мира большинства участников Бородинской битвы.

Активизация процессов «глобализации» в конце ХХ в. и пришедшийся на это же время распад Советского Союза причудливым образом сказались на американской историографии Бородинского сражения. Среди американских историков появились два имени историков, родившихся на пространствах бывшего СССР, – А. Микаберидзе и Э. Вовси.

Александр Микаберидзе, грузинский историк, работающий в США, посвятил свою докторскую диссертацию, защищенную в Государственном университете Флориды, жизни П. И. Багратиона. В дальнейшем Микаберидзе сосредоточился, главным образом, на истории русской армии в эпоху Наполеоновских войн[540]. Представленная им картина военных действий 1812 г. характеризуется широким использованием документов и литературы русскоязычного происхождения (работ Л. Л. Ивченко, А. И. Попова, В. М. Безотосного, С. В. Шведова, Д. Г. Целорунго, А. А. Васильева, В. Н. Земцова) и стремлением равным образом представить обе борющиеся стороны. На этом основании вывод автора о французской победе под Бородином, с точки зрения «технической», выглядит достаточно убедительным.