Великая армия Наполеона в Бородинском сражении

Командуя 8-м армейским корпусом, Жюно вел себя апатично, испытывая приступы психической болезни. Началась она давно, после того, как Жюно был втянут в опасную интригу женой Мюрата и получил «разнос» от Наполеона. Будучи женат на Лауре Пермон, талантливой, цепкой и честолюбивой женщине, он между тем не отличался осторожностью в своих любовных увлечениях. Зимой 1806/07 г., когда Наполеон был в походе, а Жюно оставлен губернатором в Париже, он страстно влюбился в герцогиню Бергскую, жену Мюрата Каролину. Каролина, не разделяя любовного пыла Жюно, надеялась его использовать, чтобы обеспечить за собой и мужем первую роль в случае смерти императора на поле боя. Наполеон, возвратившись в Париж невредимым, устроил Жюно головомойку. Чуть было не произошла и дуэль бывшего губернатора с Мюратом. Наполеон предотвратил дуэль, но лишил своего давнего товарища расположения[787]. После неудачного похода в Португалию, где Жюно надеялся заслужить маршальский жезл, а затем боев в Испании и на Рейне он оказался удаленным от военного поприща, получив назначение правителем Иллирийских провинций.

Неуемное честолюбие Жюно и память Наполеона о былой дружбе позволили генералу получить назначение в армию, которая готовилась к вторжению в Россию. В конечном итоге 30 июля 1812 г. он оказывается во главе 8-го корпуса, все еще надеясь получить маршальские регалии. Однако психическое состояние Жюно было уже удручающим. В начале 1812 г. он, к примеру, даже перепутал письма, отправленные в один день жене и любовнице баронессе Элизабет Августе Даниэль, вложив их не в те конверты[788]. После Смоленска, у Валутиной горы Жюно, испытывая приступы психического расстройства, не смог выполнить поставленной перед ним важной задачи. Хотя вестфальские солдаты, во главе которых он был, показали себя великолепно, но поведение их начальника удивляло многих. Трудно сказать точно, насколько были справедливы упреки Наполеона, возложившего исключительно на одного Жюно вину за большую неудачу у Валутиной горы, но очевидно, что болезнь генерала сыграла не последнюю роль. Разговоры о его психическом расстройстве, начавшие циркулировать по всей армии, от маршалов до рядовых, не могли не достичь и ушей Жюно, что еще более подавляло его волю[789]

.

До нас дошло множество писем Жюно, отправленных во время Русского похода. Если в своей деловой корреспонденции и в посланиях любовнице генерал еще сохраняет достойный тон[790], то в письмах жене

[791] он уже не считает нужным скрывать свою боль, усталость и желание как можно скорее расстаться с войной. «Никогда не испытывал я так, как сего дня, нетерпения свидеться со всеми существами, которых так сильно люблю! – писал он, к примеру, 6 октября из Можайска. – У меня нет больше никаких других обетов, никаких желаний, кроме одного, чтобы моя Лора и мои дети любили меня… чтобы она была здорова, добра, мила… больше не желаю ничего на свете… Но, моя драгоценная Лора, как далеко отсюда до Парижа!.. Ты не можешь составить себе никакого понятия об этом… Все далекие путешествия только прогулка в сравнении с этим…»[792]

Стоит ли удивляться, что перед генеральной битвой Наполеон передал 8-й корпус под общее командование маршала Нея? Однако, не решившись сместить своего старого друга Жюно, он оставил его во главе 8-го корпуса, тем самым лишив вестфальцев деятельного оперативного руководства.

При знакомстве с внутренним миром командного состава наполеоновской армии обнаруживаешь важную особенность: тесные родственные и служебные отношения в соединении с борьбой честолюбий и характеров приводили в среде маршалов и генералов к все более усиливавшимся трениям и столкновениям. Та степень честолюбия, которая до поры до времени благоприятствовала функционированию армейских структур, к 1812 г. переросла свои оптимальные размеры и стала во многом фактором негативного порядка. Наиболее известный пример связан с историей взаимоотношений Мюрата и Даву во время Русского похода. Их части формировали авангард главных сил Великой армии, но из-за несхожести темпераментов и из-за личной предубежденности по отношению друг к другу во взаимодействии пехоты и кавалерии авангарда происходили постоянные сбои. Столкновения двух полководцев стали особенно усиливаться по мере приближения дня генеральной битвы. «…Принципиальной позицией Неаполитанского короля является его нежелание быть под командой маршала Даву», – отметил в письме генерал Маршан, командир 25-й дивизии 3-го армейского корпуса[793]. Это привело к тому, что Наполеону далеко не во всем удалось обеспечить подготовку к сражению, а в ходе него – эффективное взаимодействие пехоты и кавалерии. Французская кавалерия, сильно ослабленная к генеральной битве, хотя и смогла сыграть решающую роль на некоторых участках боя 7 сентября, оказалась совершенно расстроенной к его окончанию.