Великая чума

И толпа двинулась на священника. И призраки один за другим сливались с людьми, искажая яростью их лица. И хохот бесов, подобный грохоту обвала, но слышимый только эльфом и святым ревел над толпой.

Этьен бросился ему на помощь, но не успел. Священника сбили с ног. И он упал под ноги толпе.

Эльф нанизал на меч первого нападавшего. Обычно это сразу отрезвляет чернь. Но не на этот раз. Слившийся с ним призрак получил свободу и слился со следующим.

Этьен убивал. Толпа напирала и шла по трупам. Его неуклонно прижимали к стене. Места для маневра не осталось. Искаженные, нечеловеческие лица. Он попытался отступить еще и поскользнулся на крови.

Он сполз по стене, попытался вывернуться, но кто-то яростно ударил его в бок, и он выронил меч. Еще один удар. Теперь в живот. Он согнулся от боли и упал под ноги толпе. Чей-то сапог прошелся по его груди.

— Марин!

Девушки нигде не было.

Он уже терял сознание, как вдруг все кончилось. Рядом засиял костюм циркача, красные и оранжевые ромбы на белом фоне.

— Вы знаете, кто я, — звучал голос канатоходца. — Вы видели, как я вышел из огня. Так и вы выйдите из этих людей!

Прошло сорок дней. Этьен и Марин нашли приют в доме Жана-циркача. Точнее на его чердаке. Но привередничать не приходилось. Эльфа разыскивали как убийцу.

Поминали отца Дидье. Он погиб под ногами толпы и был похоронен канатоходцем. От Этьена было мало толка. Циркач почти две недели выхаживал его на своем чердаке. И только Марин осталась невредима, словно происшедшее не касалось ее вовсе. Толпа отхлынула, и она возникла рядом с раненым возлюбленным. Как призрак. Да она и была в сущности призраком.

— А, что ты говорил об огне? — полюбопытствовал эльф, когда пришел в себя и исчерпал слова благодарности.

Канатоходец улыбнулся.

— Меня пытались сжечь во время чумы. За колдовство. Но, когда запалили костер, я подумал, что это костер моей любви к Господу, который горит внутри меня. Теперь его разложили вокруг. Ну и что? И огонь не тронул меня, только пережег веревки. А дым не причинил вреда. Господь явился мне, взял меня за руку, свел с костра и провел через толпу. Никто не посмел меня тронуть. И мне была дарована власть изгонять бесов. В городе говорили, что я избежал смерти при помощи дьявола, но ничего не предпринимали. Ведь один человек мечтает сжечь другого толь-

ко, если бес стоит за его плечом и нашептывает ему эти мысли прямо в ухо. А я изгонял бесов.

Допивали бутылку вина в память отца Дидье. Довольно приличного бордо (иногда циркачам неплохо подают).

— Пойдемте, здесь неподалеку есть неплохой кабак, — предложил Жан. — Это безопасно.

Они пересекли Сену и оказались в Латинском квартале, во владениях Парижского Университета, неподвластных ни королю, ни епископу.

Кабак назывался «Кошачий хвост». Вотчина студентов и поэтов.

Они сели за видавший виды дубовый стол под чадящим факелом и заказали еще одно бордо и курицу.

Вскоре к ним подсел человек. Монах в белой рясе с глубоко надвинутым капюшоном. Они не посмели возразить. Только Марин крепче прижалась к эльфу.

— Да, я за тобой, девочка.

И он откинул капюшон. Отец Дидье, только моложе. И внутренний свет в глазах, не менее ярких, чем глаза эльфа.

— Меня послали за тобой. Мне это далось не так просто. Пришлось похлопотать.

Он улыбнулся.

— Но торопись. За дверьми стоит другая стража. Верни Этьену кольцо.

Эльф отчаянно посмотрел на священника.

— А за меня вы не похлопочете, отче?

Потом перевел взгляд на канатоходца.

— Здесь двое ходатаев на одного просителя.

Жан отвел глаза.

— Я пока занимаюсь земными делами.

— А вы, отче?

— Я думал, ты продолжишь мое дело здесь, — сказал отец Дидье.

— После убийства двух десятков горожан?

Священник положил руку ему на плечо. Невесомую и струящуюся светом.

— Не надо. Служение стоит дороже просьбы о милости.

Этьен молчал.

Марин уже сняла кольцо и положила на его ладонь. Он сжал кулак. А девушка снова стала бесплотной, и каменные стены зала проступили за ней.

И тогда он резко раскрыл ладонь и надел кольцо. Побледнел, дрогнули губы, разошлись в улыбке. То ли победной, то ли беспомощной, но уже мертвой. И глаза утратили свет.

Священник резко вскочил, бросился к нему.

Иногда смерть является прекрасной, дабы обмануть тех, кого хочет увести за собой.

Жан потрогал вену у него на шее и покачал головой.

Отец Дидье вздохнул.

— Они могут выбирать момент своей смерти.

— Те, кто принял крещение — нет, — возразил канатоходец.

— Могут, но не должны, — сказал священник. — Присягнувшие служат, даже, если теряют любимых.

— Я похороню его в его семейном склепе. А ты? Ты ему поможешь?

— Если смогу. Он не оставил мне выбора.