Великая грешница или Черница поневоле

Верховая боярыня, конечно же, ведала о первопечатнике. Еще при жизни Ивана Грозного на Никольской улице, близ гостиных дворов, был возведен Печатный двор, созданный «хитрым мастером печатного дела» Иваном Федоровым. Его «Апостол» стал расходиться среди грамотеев Москвы. Казалось, дело, которое начал Иван Федоров и его ближайший помощник Петр Мстиславец было благое, зело важное для Руси. Царь Иван Грозный милостиво допустил обоих к своей царской руке, «наградил их царской благодарностью и вручил им по иконе святого князя Александра Невского в золотой оправе». Но на друкарей-первопечатников ополчились сотни переписчиков рукописных книг, терявших заработок. Печатный двор неоднократно горел. Даже Иван Грозный, по указу которого возник Печатный двор, не мог сдержать потоки ненависти, обрушившиеся на двор и его мастеров. Их обвинили в чародействе, что грозило сожжением на костре. Ивану Федорову и Петру Мстиславцу пришлось бежать за рубеж, но их книги попали в библиотеки некоторых московских домов. Разумеется, оказались они и на Патриаршем дворе, чья библиотека насчитывала более тысячи книг, причем не только богословского содержания.

С появлением у царевны «зело ученого мужа» Михайлы, обучение Ксении стало еще более успешным. Царевна, казалось, все схватывала на лету. Архидиакон довольно изрекал:

- Похвально, дочь моя, зело похвально. Ныне на Москве нет отроковицы, коя была бы так искусна в книжном учении и церковном песнопении.

Но не только в оном преуспела Ксения: прославилась она и рукоделием, занимаясь в светлице золотым и серебряным шитьем. Занятие довольно сложное и тонкое, ему надо обучаться не только долгими месяцами, но и годами. А вот Ксения, всем на удивленье, наловчилась шитью шелками, жемчугом и золотом за какие-то восемь недель. Из-под ее ловких рук выходили чудесные изделия, низанные мелким и крупным жемчугом. И что самое поразительное - без всякой канвы, остротой и точностью своего безукоризненного зрения, безупречной разметкой она расшивала крестом тончайшие или аксамитные ткани, где в необыкновенной гармонии сплетались яркие лесные и луговые цветы и травы.

О диковинных изделиях молодой златошвейки прослышала игуменья Новодевичьего монастыря Алферия. Приехала, глянула и восторженно воскликнула:

- Какая же ты искусная мастерица, государыня царевна.

- Да ничего особенного, матушка игуменья. Можно гораздо лучше шитье узорами изукрасить. Надумала я во имя святой Божьей Матери изготовить в твой монастырь, матушка, расшитые ткани и антиминсы. Да вот только справлюсь ли?

- Благодарствую, государыня царевна. Сочту за честь увидеть твои чудесные изделия в обители. Руки у тебя золотые. Но вышиваешь ты не только своими руками славными да искусными, но и сердцем душевным. Без того никакое доброе творенье невозможно одолеть. Все идет от сердца.

Запомнились те слова Ксении.

Архидиакон Михайло как-то спросил:

- А скажи мне, дочь моя, о чем порой ты грезишь?

Вопрос архидиакона привел царевну в смущение.

- Даже… даже не ведаю, как ответить, отче.

На помощь зардевшейся царевне пришла Мария Федоровна:

- Как-то ты мне поведала, государыня царевна, что хотелось бы тебе в тихой рощице побывать. Не так ли?

- Так, боярыня. И в рощице тихой да сладкогласной, и в лугах росистых да изумрудных, и в бору зеленом да высоком. Уж так хочется!

Лучистые глаза царевны как-то разом посветлели, заискрились.

- Зело красно глаголешь, дочь моя. Можешь свои грезы на пергаменте изложить да причудливыми буквицами изукрасить?

- Я постараюсь, отче.

Ксения взяла лебяжье перо, киноварь… Одного листа для сочинения не хватило, пришлось подклеить еще два. Увлеклась Ксения, да так, что трудилась над своим творением добрую седмицу.

Михайло просмотрел столбец и молвил:

- Зело преуспела ты в грамоте, дочь моя. Не худо бы столбец великому государю показать, но мне сие не по чину.

- Великий государь иногда заходит в опочивальню царевны. Непременно покажу ему сие чудное творение, отец Михаил.

Борис Федорович, в сопровождении царицы Марии Григорьевны, посещал дочь каждую неделю, и когда прочел ее сочинение, украшенное не только затейливыми буквами, но и живописными рисунками, то порывисто встал из кресла и расцеловал Ксению.

- Вельми порадовала ты меня, чадо мое любое! Вельми!

Затем обнял Ксению за плечи и зорко вгляделся в ее лицо.

- Кажись, притомилась за книжным аналоем. Вон и лицо бледное. Не довольно ли с тебя ученья, доченька?

- Ученье мне по нраву, царь-батюшка.

- Поразмыслю, а пока отдохни в опочивальне.

Когда Ксения вышла из покоев, царица молвила недовольным голосом.

- Замаялась, чадо. Опричь вреда для здоровья телесного, от книг и ждать нечего. А еще скажу…

Борис Федорович метнул на супругу острый, холодный взгляд, и та примолкла. Царь же вновь развернул свиток, полюбовался написанным, и добрым взором окинул Марию Федоровну.

- Завтра, боярыня, после обедни приди в мою Комнату.