Читаем Великая и священная война, или как Первая мировая война изменила все религии полностью

Абстрагируясь от Библии, солдаты неизбежно прибегали к ее языку, чтобы охарактеризовать те великие события, в которых они волей судьбы стали прямыми участниками. В изучении участия американских солдат в войне книга Джонатана Эбела «Вера в борьбу» имеет особое значение. В ней, например, говорится, что американцы с помощью стандартного понятийного аппарата объясняли насилие и смерть на этой войне как христианское страдание и искупление. Но этот библеизм уподобился вскоре комедии, потому что насилие и массовое убийство на войне стало представляться как искусство. Когда немцы потеряли тысячи молодых людей на Ипре в 1914 г., это стали называть «избиением младенцев на Ипре», наподобие резни невинных детей, совершенной Иродом. В 1925 г. Англия установила памятник погибшему в Первую мировую войну пулеметному корпусу, постамент которого венчает статуя библейского Давида, на одной из сторон постамента есть надпись из Библии: «Саул победил тысячи, а Давид — десятки тысяч»[161].

Поскольку христиане очень реалистично описывали события войны с ее пейзажами разрушения, они заставили выдающихся современных классиков прозы обратить также свое внимание к Библии. Даже малообразованные европейцы теперь с большим интересом вспоминали «Божественную комедию» Данте, особенно ту ее часть, которая рисовала сцены ада, похожие на поля боевых сражений, описанные в воспоминаниях участниками войны. Мало читающие Данте английские парламентарии по такому же поводу больше вспоминали произведение Джона Буньяна «Путешествие Пилигрима в Небесную страну», в котором очень много библейских образов; есть такие же образы и в других книгах и мемуарах этого писателя. Пристально и уныло глядя на грязное поле, Буньян ассоциировал его с непроходимыми топями и болотами или с долиной смерти: «Теперь я отчетливо вижу конец этой долины, политой кровью убиенных, от которых остались здесь кости и пепел, эти люди были первыми паломниками, которые прошли этот путь до меня». Пол Фасселл впоследствии прокомментировал, что долина и топь стала «неизбежным клише памяти» для паломников-солдат, пробирающихся через дикое поле военного времени[162].

Такие потусторонние образы были свойственны даже тем солдатам, которые глубоко сомневались в официальных заявлениях своих правительств и военных командиров. Например, английский военный поэт и убежденный верующий Уилфред Оуэн, когда живописал картины чрезвычайного разрушения и убийства людей в окопах, обращаясь к Библии писал:

«Это подобно вечному скрежету зубов; Топь засасывает всех, как кратер вулкана; Даже пожар Содома и Гоморры не смог бы зажечь свечу, чтобы выйти из этого поверженного Вавилона»[163].

Особенности поведения человека на войне также напрямую зависели от того, насколько он был религиозно образован. Британский ветеран Гарри Патч, выпускник церковно-приходской школы, стремился на войне обязательно следовать христианской заповеди «не убий». Он заставлял свою военную команду не совершать лишних безрассудных убийств, но когда этого нельзя было все-таки избежать, то приказывал стрелять по ногам, а не в живот. Но нельзя предугадать все наперед, и с ним случилось то, что он не смог проигнорировать просьбу раненого, испытывающего невыносимые боли и просившего его о быстрой смерти. Об этом случае он высказался в библейском стиле: «Мы не были добрыми самаритянами, а всего лишь жестокими грабителями и убийцами». Но был ли в действительности солдат христианином?[164]

Бог на поле битвы

Не обращаясь специально к Библии, католическое духовенство воюющих стран всегда подвергало религиозной интерпретации все основные военные события, в которых принимали участие их страны. В окопах, где находились французские солдаты, было много сооружено часовен и передвижных церквей, которые посвящались в основном Деве Марии. Святые места и гроты, распространенные по всей Франции, стали популярными местами паломничества, самым значимым среди которых стала святыня в Лурде, посвященная Марии Бернадетте Субиру[165].

Война объединила миллионы людей, большинство из которых были молоды; в другое время они вряд ли когда-нибудь смогли бы встретиться друг с другом. Области Бельгии и северной Франции, где проходила линия фронта, традиционно считаются самыми католическими, они известны своими многочисленными святыми местами и подвижниками, верность которым у людей оставалась всегда, несмотря на многовековое насилие против них.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Россия и ислам. Том 2
Россия и ислам. Том 2

Работа одного из крупнейших российских исламоведов профессора М. А. Батунского (1933–1997) является до сих пор единственным широкомасштабным исследованием отношения России к исламу и к мусульманским царствам с X по начало XX века, публикация которого в советских условиях была исключена.Книга написана в историко-культурной перспективе и состоит из трех частей: «Русская средневековая культура и ислам», «Русская культура XVIII и XIX веков и исламский мир», «Формирование и динамика профессионального светского исламоведения в Российской империи».Используя политологический, философский, религиоведческий, психологический и исторический методы, М. Батунский анализирует множество различных источников; его подход вполне может служить благодатной почвой для дальнейших исследований многонациональной России, а также дать импульс всеобщим дебатам о «конфликте цивилизаций» и столкновении (противоборстве) христианского мира и ислама.

Марк Абрамович Батунский

История / Религиоведение / Образование и наука