Великая Мечта

Несколько минут мы молча рассматривали детей. Колготки с оттянутыми коленками, босоножки с облезлыми носами и стоптанными каблуками, линялые спортивные курточки поверх застиранных платьиц, небрежно заплетенные косы и кое у кого жирно, неумело накрашенные ресницы – у девочек. Видавшие виды, не по росту, порточки, съехавшие к ступням носки, развязавшиеся шнурки, короткие, ежиком, безобразные стрижки и фланелевые, с мятыми воротничками рубашки в розовых и голубых цветах – у мальчиков.

Где и как нашли художничка, высосавшего из пальца эти голубые узоры? Такому нельзя доверять даже дизайн солдатских портянок, а вот поди ж ты – детдомовские мальчишки, сколько я себя помню, носили фланель, разрисованную бездарным дураком.

Черепа не у всех правильные. У многих уши торчат, нижние челюсти увесисто выпирают. Большие рты, а губы – всегда полные и слегка мокрые, глаза глубоко посаженные, светлые, большие и злые, а ресницы красивые, длинные и пушистые. Лбы выпуклые, низкие. Зубы не видны: такие дети редко смеются или широко улыбаются – по большей части способны лишь на осторожную ухмылку. Девочки все некрасивые, неяркие, с мелкими чертами лица. Мальчики иногда откровенно уродливы. Хищно скалящиеся кроманьонцы.

Задыхаясь, я смотрел на потомство, зачатое пьяными папами и мамами. Вырождающиеся ветви дерева человеков. Сельские учителя называют таких «самогонные». Сделанные по пьянке. А после появления на свет – тут же оставленные в родильных домах, под крыльцом у соседей, на улице, на лавке в скверике. Выброшенные в мусоропровод. Насильно отнятые у невменяемых мамаш. Снесенные в казенный дом малютки нищими бабками.

– Пошли, – сказал Юра. – Поможешь.

Он бросился, почти бегом, к ближайшему коммерческому ларьку. Стратегически грамотно расположенный у самого входа в музей, лабаз предлагал к продаже амаретто, кюрасао и прочие неслыханно дорогостоящие излишества.

– Дайте «Сникерс», – потребовал Юра трудным голосом.

– Сколько? – бодро донеслось из амбразуры.

– А сколько есть?

– А сколько надо?

– Коробку.

– Коробки – нет.

– А сколько есть?

– Полкоробки.

– Давайте сколько есть. И положите в пакет.

– Пакетов нет.

– А что есть?

– Коробки.

Продавца, отважно хамящего из глубины полутемного вагончика, я – заглянув внутрь – идентифицировал как одного из «наших»: очки в хорошей оправе, аккуратно причесанные рыжеватые волосы, неглупое лицо с упрямо торчащим клинышком подбородка, свеженькие брючки с наглаженной стрелкой – интеллигент, явно; такой же, как и мы с Юрой, неудачник; потерявший ориентиры и цели, злой на весь мир дурак, не нашедший себе лучшей участи, кроме как подрядиться смотрителем в нечистую палатку из ржавого железа.

Я счел нужным изобразить суровую мину и глухо прохрипеть сквозь решетку:

– Слышь, ты не играй в слова, а сделай быстро, чего тебя люди просят.

Юра еле заметно ухмыльнулся. Он, видимо, ждал от меня примерно такого поведения. Забеспокоившийся продавец (не дай Бог, еще по ушам навешают!) залязгал сложными замками, приотворил с опаской боковой люк своего блиндированного павильона и протянул картонную емкость с шоколадками; Юра сунул деньги, схватил, убежал. Эх ты, отпрыск университетской преподавательницы! – грустно посетовал я. – До сих пор обращаешься к продавцам из ларьков на «вы»...

– Сдачу давай, – велел я. – И скидку. За опт. Продавец, поспешно оттягивающий на себя дверь, густо покраснел.

– Это не опт, – упрямо возразил он через все сужающуюся щель, но я применил старый, как мир, хулиганский прием: вставил каблук.

– За опт положена скидка.

– Полкоробки – это не опт.

– А что тогда?

– Мелкий опт! За мелкий опт – скидки нет.

Я отступил, чувствуя, что проиграл в знании как современных терминов коммерции, так и современных способов ее ведения. Тем временем Юра уже стоял с несколько вымученной улыбкой в центре толпишки из детей, норовя сунуть бумажный параллелепипед с лакомством в руки предводительницы группы, пожилой сутулой женщины с дряблыми щеками и чрезмерно ярко накрашенными губами сублимантки, – та, однако, руки подставлять не спешила.

Засовывая в карман рубахи полученную от дерзкого вьюноши сдачу, я поспешил на помощь. Но ничем не помог. Юра, к моменту моего появления, уже растерянно глядел себе под ноги, а картонный бокс с шоколадом держал, как держат святые дары: на полностью вытянутых руках, но без всякой надежды на то, что возьмут.

Воспитательница сухо улыбалась.

– Нет, нам не требуется, – произносила она вежливо и энергично мотала головой, отворачивая от нас лицо, как от прокаженных. Ее округлые серые уши отягощались мощнейшими клипсами из первосортной пластмассы. Четвертая пуговица на блузке отсутствовала. Я увидел маленький фрагмент сморщенной, рыхлой кожи живота.

– Нам не требуется, – повторила она в пятый раз, строго сжала губы и окинула меня и Юру – побитые мрачные молодые морды – осторожным взглядом. – Дети сыты, одеты и обуты. Спасибо, молодые люди, но нам не требуется. Мы не нищие и не несчастные. Мы такие же, как и все...