Великая Смута

Убийство Лжедмитрия, с одной стороны, упрощало, а с другой — обостряло внутриполитическую ситуацию в Московском царстве. С учетом того что столица государства находилась в руках сторонников Владислава, терялся всякий смысл не только королевского похода вглубь страны, но и нахождения самого короля под Смоленском. Но дело не только в целесообразности, но и в правомерности, так как и то и другое было уже нарушением ранее заключенных договоров, согласно которым польские войска должны были покинуть пределы русского государства, как только там утвердятся закон и порядок. А они, закон и порядок, с ликвидацией противоборствующих лагерей, можно сказать с некоторой натяжкой, утвердились. Так вот, если следовать логике прежних договоренностей, которую разделяло большинство русских людей, то Владислав должен был принять православие и воцариться в Москве, а Сигизмунду ничего другого не оставалось делать, как вывести свои войска из московских пределов, удовлетворившись некоей компенсацией за понесенные им во время войны расходы. Но мы-то знаем, что это не входило в планы короля. Он хотел уже не только Смоленск и Северскую землю, но и все царство, а это, с позиции русских патриотов, представляло реальную угрозу православию и национальной самостоятельности. Таким образом, маски благодетелей и радетелей за судьбу русского народа пришлось сбросить, и внутримосковская смута, во многом спровоцированная польскими элементами, теперь по воле самого короля стала трансформироваться в неприкрытую интервенцию.

А против интервенции, как всем известно, русский народ всегда поднимался всей землей. Первыми испытали на себе прелести польского владычества жители смоленских волостей, еще недавно отказавшиеся садиться в осаду. Вот что они писали москвичам: «Мы не противились — и все погибли, в вечную работу латинству пошли. Если не будете теперь в соединении, то… переменена будет христианская вера в латинство, и разорятся божественные церкви… и убиен будет лютою смертию род ваш христианский, поработят и осквернят и разведут в полон матерей, жен и детей ваших». Знаменем русского народного сопротивления стал патриарх Гермоген, который в декабре 1610 года начал рассылать по городам свои послания с призывом защитить православие и землю Русскую. На его обращение, как и следовало ожидать, сразу откликнулся пассионарный Прокопий Ляпунов, против которого Гонсевский немедленно послал крупный отряд запорожских казаков. Но к Ляпунову на выручку уже спешил зарайский воевода Дмитрий Пожарский, к нему присоединились коломенское и рязанское ополчения. Получив пополнение, Ляпунов направился из Пронска в Рязань, а Пожарский сам оказался в осаде. Однако удача сопутствовала будущему освободителю России. Во время стремительной вылазки он разгромил запорожцев и обратил их в бегство. Для антипольского восстания на юге Московского царства уже не было никаких препятствий. Начались интенсивные пересылки между городами, сбор земских ополчений и денежных средств. На защиту православия поднялись не только Поволжье и Север, но и остававшаяся до последнего времени безучастной далекая Пермь. Рязанское и северское ополчения на Москву вел думский дворянин Прокопий Ляпунов, муромское — князь Литвин-Масальский, низовское — князь Репнин, суздальское — Артемий Измайлов, ярославское и костромское — князья Волынский и Волконский, вологодское и поморское — князья Пронский и Козловский, галицкое — Мансуров. Из Пскова спешил печально знаменитый тушинец атаман Просовецкий, а из Калуги — недавние злейшие враги земства, донские казаки во главе с тушинским боярином князем Дмитрием Трубецким и атаманом Заруцким. К тому времени атаман уже «сошелся» с Мариной Мнишек и рассчитывал, что царский трон может занять ее новорожденный сын Иван, называемый в народе Ворёнком. Но самым интересным оказалось то, что свои услуги в защите православия, правда не бесплатно, предложил Ян Сапега, знакомый нам по многомесячной и кровопролитной осаде Троицкого монастыря. И Ляпунов, к своему позору и нашему стыду, принял это предложение. Хорошо еще, что союз не состоялся, а то неизвестно чем бы он мог закончиться.