Великая война без ретуши. Записки корпусного врача

6 мая. Царский день. Был в соборе. К обеду приехал архиепископ Михаил[452] благодарить командующего за награждение его звездой и бриллиантовым крестом на клобук; севши со мной рядом, его первыми словами обращения ко мне было: «Я Вас часто вижу у себя в церкви, но недолго Вы стоите в ней, будучи, очевидно, очень заняты».

Природа благоухает; изумрудный ковер полей обильно усеян распустившимися одуванчиками; сирень еще только что расцветает; зацвели яблони. Так хорошо было бы жить теперь у себя на родине…[…]

7 мая. Все те же телеграммы и военные репортерские рассуждения ребяческого характера для чтения только бы детям не выше среднего возраста. Десятками тысяч исчисляются потери у неприятеля без параллельного приведения потерь наших, Австрия-де при последнем издыхании, Германия-де умирает медленной голодной смертью; зато силен-де Бог земли русской — шапками забросаем! […]

8 мая.

Погода продолжается прекрасная. А катастрофа-то, постигшая наши армии в Галиции, ведь ужасная. Если отберут от нас обратно Перемышлъ и Ярослав, то, пожалуй, несдобровать и всей Галиции, куда мы так спешно почли нужным первее всего направить наших обычных культуртрегеров — исправников да урядников; как бы не пришлось их оттуда так же спешно убирать, как случилось и со взятием нами Инстербурга… […]

9 мая. В Курляндско-Ковенской губернии мы все «тесним неприятеля»[453]

. С Галицийского фронта — никаких известий. Не верится, ч[то]б[ы] в данном случае n’estpas des nouvelles было бы belles nouvelles[454]… […]

10 мая. День Св. Троицы. Светлый, голубой день. Не только дома, но и вагоны разукрасились срубленными березками. Запасшись в передний путь и в обратный «пропуском» — «бурка» и «ядро», — поех[ал] рано утром ознакомиться с санитарным[и] условия[ми] 28-й дивизии, в одном из полков к[ото]рой брюшной тиф стал принимать угрожающие размеры. Возвратился поздно вечером в тот же день ужасно разбитый автомобильной ездой — голова кружилась, испытывал какое-то оглушение; свалился как мертвый в кровать. […]

11 мая. […] У солдат на ¹

/₄ фунта уменьшен паек мяса; теперь они будут получать по ¹/₂ ф[унта] свежего и ¹/₄

ф[унта] солонины. […]

12 мая. Наш энергичный «храбрый» полковник телеграфировал корпусному врачу 20-го корпуса, что-де пора прекратить эпидемию тифа в Волжском полку. Стараюсь всячески разъяснить нашим воякам, что не в одном враче дело, ч[то]б[ы] задушить эпидемию; не аналогично ли будет, если Верховный главнок[омандующ]ий прикажет командующему армией, что пора-де переходить через Карпаты или вступать в Пруссию. […]

14 мая. […] В публикуемых телеграммах Верховного главнокомандующего хотя и ничего не говорится пока о взятии немцами Ярослава, но в штабе «по секрету» это уже известно. Из сдержанной беседы по щекотливому для нашего оружия вопросу с Радкевичем о положении в Галиции — из шепотком произнесенных им слов, что-де, может быть, взят и Перемышль, да и по своему внутреннему убеждению я не сомневаюсь, что эта твердыня также отобрана у нас… Уж больно наше правительство поторопилось [с] торжественным] празднованием завоевания Галиции и насаждением там своих культуртрегерских учреждений… Мне думается — несдобровать и Львову…

Наши шантеклеры и в ус себе не дуют. Слава Богу, что выступление Италии все-таки морально хотя подбодрит наши войска, и они на позициях кричали уже по сему случаю «ура», на что немцы отвечали, что «зато мы у вас отобрали Перемышль и взяли 20 тысяч пленных».