Великие Моголы

В Манду Роу довелось наконец увидеть, как императора в день его рождения уравновешивают на весах с золотом, драгоценными камнями и так далее. В прошлом году в Аджмере англичанину не удалось при этом присутствовать — к немалому неудовольствию Джахангира, — так как гонец неправильно назвал ему время церемонии. Император сел на одну из позолоченных чаш больших весов, а на другую положили соответствующее его весу количество мешочков с золотом; засим последовала такая же процедура с серебром, драгоценными камнями, дорогими тканями и продовольствием. На Роу все это не произвело особого впечатления, так как драгоценные металлы нельзя было увидеть («в мешках вполне могли находиться простые камешки»), а, как он утверждает далее, поскольку ценности после церемонии были вновь унесены в помещение, их вряд ли собирались раздать людям в знак милосердия императора, как было обещано. Однако кажется невероятным, чтобы Великие Моголы стали попустительствовать легко изобличаемому обману, в результате которого их заподозрили бы в бедности.

Обряд взвешивания вел свое начало от такого же индийского обычая, называемого туладана', принято считать, что в могольский календарь он введен при Акбаре, но в точности известно, что взвешиванию подвергался еще Хумаюн в 1533 году. Начиная с Акбара взвешивание совершалось дважды в год: одно в день рождения по солнечному календарю проводилось публично, а другое, в день рождения по календарю лунному, — в уединении гарема. Солнечный и лунный дни рождения монарха совпадали только в самый день его появления на свет, после чего промежуток между ними увеличивался на одиннадцать дней ежегодно. Бывало, что жирный куш императорских денег выпадал на долю кого-нибудь из обычных подданных. Так, Джахангир вознаградил подобным образом в рупиях уста Мухаммеда Найи за его искусную игру на флейте; астролог Джотик Рай получил свое за правильные предсказания, и доля точного предсказателя оказалась на двести рупий больше, чем доля музыканта.

После церемонии взвешивания, на которой присутствовал Роу, Джахангир принялся разбрасывать придворным различные плоды, сделанные из серебра. Роу был потрясен и тем унизительным и недостойным ползанием по полу, которое за сим последовало, и тем, что толщина серебра была необычайно малой, и, следовательно, серебро это немногого стоило, — кстати, это покажется понятным всем, кому доводилось есть в современной Индии обычные сладости или мороженое в упаковке из тончайших листиков натурального серебра. Богатство и пышность Великих Моголов были так велики, что, к примеру, тот же Джахангир, проезжая по улицам верхом на коне или в беседке на спине у слона, разбрасывал рупии направо и налево.

Другим большим торжеством при дворе Моголов, также засвидетельствованным Роу, был праздник Нового года, или науруз, введенный Акбаром по персидскому образцу в 1582 году. Главным образом по случаю Нового года происходило жалование новыми чинами и наградами, да и вообще праздник этот был особенно веселым и радостным, потому что приходился на весну, в соответствии с персидским календарем. Праздник продолжался от шести до девятнадцати дней, и каждый вечер кто-то из знатных людей задавал у себя в доме или в шатре богатый пир, на котором присутствовал Джахангир, что служило поводом для преподнесения подарков, причем установленный порядок был выгоден императору. Хозяин пира выкладывал великое множество даров, но все эти дары принимал сам Джахангир, после чего он любезно возвращал дарителю те вещи, какие не хотел оставить у себя. В некоторых случаях обряд дарения происходил иначе, но обеспечивал почти такое же преимущество Джахангиру: император принимал все подарки, однако настаивал на том, что купит их, и чиновники из государственной сокровищницы назначали за каждый подарок особую цену — не больше половины ее истинной стоимости. Певицы и танцовщицы присутствовали почти на каждом приеме в течение всего праздника. «Я видел все, что можно было увидеть, — сообщает Роу. — Подарки, слонов, коней и множество шлюх». Жены знатных людей собирались в императорском гареме, отмечая праздник вместе с императорскими женами и вместе с ними созерцая через решетки такое зрелище, как главный дурбар, на котором император появлялся во всем своем великолепии. Роу находил трон и обстановку вокруг него впечатляющими, но вульгарными, поскольку старались собрать вместе и показать слишком много драгоценных предметов, «все равно как если бы леди вместе с посудой поместила на буфет свои вышитые шлепанцы» — замечание не слишком учтивое, если иметь в виду, что в числе прочего находились и портреты членов английской королевской семьи, которые с большим основанием, нежели что-либо другое, могли претендовать на роль «вышитых шлепанцев».