Великие скандалы и скандалисты

«В день свадьбы (16 янв.), — рассказывает далее Голиков, — весь кортеж, в предшествии жениха, шествовал в дом канцелярский с своею музыкою. Знатные ехали в больших линеях, каждая о шести лошадях; таких же было 16 линей для поезжан. Из дома с невестою шествовали в церковь. Четыре престарелые человека вели обрученную чету, и которые заступали место церемониймейстеров; пред ними шли в скороходском платье четыре же пре-толстые мужика, которые были столь тучны и тяжелы, что имели нужду, чтоб их самих вели, нежели чтоб бежать им пред мнимым патриархом и его невестою. Сам монарх между поезжанами находился в матросском платье. Собора Архангельского священник, венчавший обрученных, имел более 90 лет. Из церкви тем же порядком весь кортеж сей следовал, с тою же музыкою и тем же порядком, при пушечной пальбе и звоне колоколов, в дом новообвенчавшегося мнимого патриарха, где имели и обеденный стол; молодые (из коих первому полагают около 70-ти лет) в продолжение оного непрестанно потчевали гостей своих разными напитками. На другой день по утру тем же порядком, в тех же уборах и с такою же смешною музыкою весь кортеж сей шествовал в дом сего князь-папы или, как на то время называли его, князь-патриарха; и с пресмешными обрядами подняв их, следовали в дом адмирала Апраксина, в котором отобедав, возили молодых, в предшествии всего же кортежа, по всему городу.

В первый день брака угощен был-и весь народ, стечение которого было бесчисленно; для него выставлены были многия бадьи с вином и пивом и разные яства. Сей народ, толико уважавший достоинство патриаршее, в сии дни с великим смехом забавлялся на счет оного. Народ говорил тогда с великим смехом: «Патриарх женился? Патриарх женился!» Другие с ковшиком вина или пива кричали: «Да здравствует патриарх с патриаршею!» и проч.

Забавы сии продолжались с 1 января по самый февраль месяц».

В 1702 г. совершена была свадьба шута Шанского. Весь всепьянейший собор был налицо. «Свадьба совершена была с выполнением мельчайших обычаев старины; опаивали между прочим горячим вином, пивом и медом с неотступными просьбами и поклонами. «Ваши предки, — шутил Петр, обращаясь к поборникам старины, — употребляли эти напитки, а старинные обычаи всегда лучше новых».

И современники, очевидцы Петра и его дел, стали верить фантазии и создаваемым ею образам больше, чем реальным впечатлениям. Последние были дальше от московского миропонимания, чем апокалипсические бредни и легендарные гипотезы.

По возвращении Петра из-за границы все чаще и чаще в речах москвичей о царе стал проскальзывать взгляд, что он не похож на настоящего царя, что его царственные предшественники так не поступали, что Петр — царь не настоящий. Это, если можно так выразиться, ощущение чего-то чуждого в царе, естественно, вызвало потребность объяснить, почему русский царь стал больше похож на немецкого мастера, чем на великого государя, скорее выглядел «лютером» и «последователем католического костела», чем православным христианином. И эта психологическая потребность разрешить загадку нашла себе удовлетворение в двух распространеннейших легендах, удовлетворявших людей не одинаковых по трезвости взгляда категорий. Оппозиционеры с более реальными воззрениями приняли легенду о том, что Петр — не настоящий сын царя Алексея, а подмененный немчин; люди с мистическою настроенностью объясняли странности Петра тем, что он — новоявленный антихрист. Были и такие, которые преломляли свои удивленные взоры сквозь призму обеих легенд, объясняющих загадку Петра.

Мы сначала остановимся на выяснении первой легенды. Она имела свои варианты. Самым распространенным из них был рассказ о подмене ребенка царя Алексея Михайловича на немчина, сына Лефорта. Один монах рассказывал своему собеседнику: «Надь нами царствует ныне не наш государь Петр Алексеевич, но Лефортов сын. Блаженной памяти государь-царь Алексей Михайлович говорил жене своей, царице: «Ежели сына не родишь, то учиню тебе некоторое озлобление…» И она, государыня, родила дщерь, а Лефорт сына, и за помянутым страхом, втайне от царя, разменялись — и тот Лефортов сын и ныне царствует!» Этот рассказ повторяли в самых отдаленных и разнообразных концах русской земли.