Великий Бисмарк. Железом и кровью

9 апреля Бисмарк сделал первый открытый шаг на пути к войне. В бундестаг было внесено предложение о созыве общегерманского парламента, сформированного на основе всеобщих и прямых выборов. Это был шаг, рассчитанный на германское общественное мнение, и явный вызов, брошенный Вене. «Немецкий парламент поможет нам больше, чем целый армейский корпус», – полагал глава прусского правительства ^[289]

. Однако общественность реагировала весьма скептически – многие не доверяли Бисмарку и полагали, что речь идет о чистой демагогии. Один из берлинских сатирических журналов прокомментировал прусское предложение, заявив, что если министр-президент будет дальше продолжать в том же духе, то выпуск издания придется остановить, поскольку оно просто не сможет конкурировать с главой правительства по части сатиры и юмора. Тем не менее Бисмарк не сдавался. В мае он при посредничестве Теодора фон Бернгарди установил контакт с умеренными лидерами «Национального союза», которым не уставал подчеркивать общность их внешнеполитических задач.

Австрийский же ответ не заставил себя долго ждать. 26 апреля монархия Габсбургов фактически перечеркнула Гаштейнскую конвенцию, заявив о намерении передать вопрос будущего северных герцогств в сферу компетенции Германского союза. Наполеон, предложивший 24 мая созвать европейский конгресс по данной проблеме и сумевший привлечь на свою сторону Лондон и Петербург, получил категорический отказ с австрийской стороны. Попытка братьев Габленц, один из которых находился на прусской, а второй на австрийской службе, выступить в роли посредников также провалилась. Компромисс был более невозможен. 12 июня был заключен тайный франко-австрийский договор, согласно которому Австрия в любом случае соглашалась уступить Венецию в обмен на нейтралитет Парижа, не возражала против создания на западе Германии зависимого от Франции государства и получала свободу компенсировать себя за счет Пруссии. Наполеон вел двойную игру, ободряя обоих противников и надеясь стать в их конфликте «третьим радующимся». Потребовалось все военное искусство прусской армии и дипломатическое искусство главы прусского правительства для того, чтобы этого в конечном итоге не произошло.

В этот период Бисмарку вновь пришлось столкнуться с массированным давлением как «справа», так и «слева». Э. Кольб даже полагает, что «весна 1866 года была самым трудным временем, которое когда-либо переживал закаленный в политических баталиях министр-президент» ^[290]

. Ему вторит и Лотар Галл, говорящий о том, что «в 1866 году он, несмотря на все умные расчеты, несмотря на все искусство и способность выжидать, рисковал всем, поставил все на карту в игре, в которой помимо искусства и умелого использования правил в решающий момент определяющую роль играли случай и удача» ^[291]

.

Действительно, если внимательно посмотреть на развитие событий, то становится очевидным, что Бисмарк форсировал столкновение, не добившись одной из своих главных целей. Он не смог изобразить Австрию агрессором, более того, именно Пруссия выступила в роли возмутителя спокойствия, внеся на рассмотрение бундестага явно провокационное предложение. Это создало министру-президенту немалые сложности. Почему Бисмарк не стал терпеливо дожидаться более благоприятного момента, чтобы спровоцировать своего противника на агрессивные действия, как это произойдет в случае с Францией четыре года спустя? Он испытывал полную уверенность в успехе? Стремился побыстрее завершить внутренний конфликт? Скорее всего, главную роль сыграли все же военные соображения. План Мольтке был рассчитан в первую очередь на то, чтобы использовать преимущество Пруссии в скорости мобилизации и развертывания армии. Для этого ни в коем случае нельзя было предоставить австрийцам инициативу и дать им время на подготовку. Именно поэтому глава правительства вел дело к войне, не обращая внимания на возникающие побочные эффекты. В конечном счете все должны были решить пушки.