Великий князь Николай Николаевич

Прежде всего я должен напомнить читателю, что в визите нового президента Французской республики г. Пуанкаре в Россию в 1914 г. не было вообще ничего необычайного. Со времени начала дружественных отношений между Россией и Францией эти посещения вошли в обычай и все бывшие президенты Франции: Феликс Фор, Лубо, Фальер и, наконец, Пуанкаре – считали своей обязанностью по одному разу побывать в России, чтобы этим оказать внимание русскому царю и удостоверить личную их верность Двойственному союзу. Не был Казимир Перье, который вообще оставил пост президента до окончания срока.

Со всеми перечисленными президентами приезжали и лица, занимавшие ко времени поездки их должность министра иностранных дел. Таков был общепринятый ритуал, по силе которого главу государства всегда сопровождает в заграничной поездке министр иностранных дел. Исключение составляли только случаи высочайших посещений по причинам семейного характера, каковых случаев вообще при общениях с Францией, очевидно, быть не могло. Нарушения вошедшего в обычай порядка были крайне редки, и за последние десятилетия припоминается лишь один приезд русского императора в Берлин без бывшего в то время русским министром иностранных дел Сазонова – не помню в котором году, где императору предстояло встретиться с английским королем Георгом, сопровождавшимся его министром иностранных дел. Но это отступление было сделано с исключительной целью не поставить в неловкое положение дружественную Францию. Таким образом, и в сопровождении г. Пуанкаре тогдашним председателем французского Совета министров и министром иностранных дел Вивиани ничего исключительного не было.

Правда, в этот период времени уже ощущалось довольно ясно, что столкновение между Центральными державами и государствами Согласия не за горами. Франция из опасения нападения на нее ввела у себя в 1913 г. непопулярный в населении закон о трехлетней военной службе. Россия подготовляла так называемую большую военную программу. Но эти меры служили лишь ответом на слишком активную политику германского императора, клонившуюся к всесветной гегемонии, для установления которой в Германии не только усиливались флот и армия, но и утверждалось влияние немцев в Константинополе и на путях к Персидскому заливу. Словом, создавалась обстановка, при которой «заряженные винтовки сами начинают стрелять».

Весьма естественными в таких условиях являлись беседы Вивиани с Сазоновым, в течение которых не могли не подвергнуться обзору все вопросы, интересовавшие обе дружественные державы. Эти беседы были тем более необходимы, что в России существовал, небольшой правда, круг лиц, тем не менее возглавлявшийся графом Витте, который сеял сомнение в том, действительно ли Франция в случае нападения Германии на Россию будет готова поддержать последнюю, в особенности в случае если конфликт возникнет на почве несколько далеких французским интересам балканских дел. Слухи эти приобретали особое значение со времени вступления во власть левого кабинета Вивиани. Из донесений А.П. Извольского в России было известно, что лица, принадлежавшие к крайним левым парламентским партиям, были принципиально более других склонны к пацифизму и наименее расположены к союзу с Россией, в особенности же к активному проявлению этого союза. Необходимо было рассеять это опасение, что, впрочем, облегчалось политикой Берлина за последние годы, пробудившей во Франции склонность не отступать в случае надобности от принятия вызова. Во всяком случае, лишь разъяснения самого председателя французского Совета министров Вивиани могли быть признаны русским правительством исчерпывающими.

Совершенно неправильно, однако, думать, что в этих переговорах играл какую-нибудь активную роль великий князь Николай Николаевич.

Император Николай II весьма ревниво оберегал прерогативы своей самодержавной власти, к наиболее существенным элементам которой он сопричислял личное направление внешней политики Русского государства. Некоторые шаги государя в этой области управления были до поры до времени скрываемы им даже от своих министров иностранных дел, для которых нередко было нахождение в папках, возвращаемых из дворца, высочайших телеграмм, уже отправленных по назначению самим императором. Читатель уже знает и более серьезный случай личной инициативы царя в политических вопросах, выразившийся в известном Бьеркенском соглашении.