Великий князь

Увы! На смену прежнему приволью пришла железная стена поместных полков, вышки с сигнальными огнями (чуть ли не в каждой деревеньке понастроили!) и ловчая сеть из полусотен окольчуженной конницы. Стоило только гостям незваным чуть замешкаться или даже остановиться на одном месте…

– Повелитель.

Встрепенувшись, мурза выслушал гонца и довольно оскалился, радуясь тому, что путь впереди был чист и спокоен. Более того, его племянник Багаутдин смог не только обмануть-отвлечь порубежников, но и пройтись по двум небольшим деревенькам. Что же, ясыря никогда не бывает много!.. Позабыв прежние тревоги, Еналей прикинул, как скоро он вдохнет запах степного ковыля, затем остановил своего ахалтекинца и небрежно приказал почтительно внимавшему гонцу:

– Тц. Передай Багаутдину – я доволен.

Радуя взор степного владыки, тянулись длинные вереницы крепких подростков и молодых мужчин, коих ждала разнообразная тяжелая работа – ну или однообразная на плохо оструганных лавках тяжелых галер. Невдалеке скрипели колесами повозки с юными мальчиками, на которых в Османской империи всегда был отменный спрос – ведь из них, при должном умении и подходе, получались отличные воины и сильные слуги. Но наиболее ценный и дорогой товар ехал впереди, под дополнительной охраной. Юные невинные девы! Нежные ликом, упругие телом, сладкие лоном… Самые красивые из славянок на рынках Кафы[81] стоили наравне со скакуном арабских кровей! Да и те, что поплоше, все равно приносили немало серебра в пояса удачливых воинов-добытчиков.

Щелк!..

– Шевелись, шакал!

Впрочем, торговцы живым товаром тоже не оставались внакладе, продавая светловолосых гурий в османские гаремы за полновесные золотые цехины, и многие, очень многие из рабынь в неволе жили лучше, чем на свободе. Взять хотя бы покойную хасеки[82] Хюррем Султан[83]. Каких высот она достигла, какой власти добилась! А ведь начала свой путь именно с невольничьего рынка, и звали ее тогда Анастасией Лисовской.

– Повелитель!!!

Племенной вождь и сам прекрасно понял, в чем дело, только глухой не услышал бы тяжкий гул множества подкованных копыт, слитный боевой клич урусов и вопли застигнутых врасплох воинов.

– Р-ра!!!

Слишком поздно скомандовал Еналей бросать ясырь и прорываться. Слишком поздно понял, что порубежников не жалкая сотня-полторы, а самое малое – пара тысяч.

– Уходим!!!

Мурза с жалкими остатками прежней воинской силы все же смог выдраться из тесного ада сабельной сшибки, с ходу выбрав единственно возможное направление прорыва – не в родную степь, а обратно в земли урусов. Все, что стояло между ним и волей, так это всего лишь семь десятков всадников в черненых бахтерцах…

– Вперед, собачьи дети!..

С боков по ногаям хлестнул колючий дождь тяжелых стрел, насквозь прошибающих легкие щиты с тягиляями, в загривок вцепились осатаневшие от крови порубежники, но близкое, такое близкое избавление… растаяло в клубах порохового дыма, когда в них разрядили двуствольные седельные пистоли, а выживших радушно приняли на длинные пики. Самого Табан-мурзу пощадили, как, впрочем, и дюжину его родичей в дорогих доспехах – их всего лишь ошеломили и выбили из седел, после чего гордые потомки Золотой Орды доподлинно выяснили, как чувствуется чужой сапог, а затем и аркан на своей шее. Познакомились они и с русской плеткой, впрочем, знакомство это было сильно ослаблено добрыми кольчугами и юшманами[84].

– Пшел, стервь!

То, чего не смог достичь вольный степной вождь, с легкостью получилось у плененного – всадники в черненых бахтерцах сами уступали ему дорогу. Позволяя без малейших помех бежать за хвостом чужого коня и скрипеть зубами при виде того, как урусы деловито добивают и обдирают умирающих нукеров, а тех, кому посчастливилось сдаться в плен, увязывают в длинные и неприятно знакомые вереницы ясыря. Уводили в сторону табун заводных лошадей, ловили меринов с опустевшими седлами, одуревших от запаха свежепролитой крови всадников… Разгром вышел полным.

– Я ему стрелу прямо в глаз вогнал! Видели?!

– Видели, верим. Угомонись уже, Богданка.

– Это не бой, это какая-то загонная охота получилась!..

– А ты никак Мамаева побоища восхотел?..

Оглядев молодых княжат и бояричей, ожидаемо встретивших его обидными смешками, вождь повернулся в сторону умудренных опытом и сединами мужей, приготовившись торговаться с ними о выкупе за себя и выживших родичей. И каково же было его удивление, когда один из юнцов начал говорить поперед взрослых, а те как-то выжидающе молчали:

– Сколько людоловов ты вел за собой?

Все еще не отошедший от горячки боя и последовавшего за ним унижения, мурза презрительно ощерился и сплюнул, тут же дернувшись в сторону, когда боевой жеребец за малым не вцепился прямо в лицо.

– Сколько?

Щелк!