Великий Мао. «Гений и злодейство»

Мао Цзэдун очень серьезно относился к постельным принадлежностям. Он говорил: «Человек треть жизни проводит в кровати; я провожу в постели, возможно, даже еще больше времени; поэтому непременно надо делать так, чтобы в кровати было удобно, покойно».

Говоря это, Мао Цзэдун имел в виду вовсе не то, что он много спит. Спал он примерно вдвое меньше, чем спит человек обычно. Об этом мы еще поговорим попозже. Он много времени проводил в постели потому, что у него была привычка именно лежа на кровати читать газеты, книги, работать с документами.

И как же он устраивался поудобнее на кровати? Может быть, я не сумею обрисовать это точно. Постарайся меня понять.

Прежде всего, от кровати требовалось, чтобы она была «жесткой», «прохладной». В северной части провинции Шэньси в жилищах повсюду каны, а под канами, соответственно, огонь, топка. Он не привык спать в таких условиях. Он боялся жары и не боялся холода, и куда бы его ни заносило, он спал на снятых с петель дверях дома.

[…] После того как мы вошли в города, он всегда спал на деревянной кровати, а когда ездил с инспекционными целями по стране, то всегда спал на жесткой кровати; он никогда не спал на мягких эластичных диванах или кроватях; летом в жару на его жесткую деревянную кровать клали как можно меньше белья. Если он много потел, то он сверху на подушку подкладывал несколько номеров старых газет; газеты обычно пропитывались потом, становились влажными и рвались. И так было из года в год, и это (забота о постельном белье. – Прим. пер.

) тоже считалось «проявлением слишком большого внимания» и «лишними тратами».

Далее, он также требовал, чтобы кровать была достаточно широка. В северной части провинции Шэньси каны были довольно широки, а когда створки дверей клали на кан, то такая постель была очень солидной. После того как мы вошли в города, его кровать имела в ширину пять чи (160 см. – Прим. пер.). Посещая с экскурсией Чжуннаньхай, все вы можете теперь это видеть. Почему требовалась такая широкая кровать? Чтобы удобнее было читать книги. У него была привычка читать лежа; половина кровати предназначалась для книг. В настоящее время в доме-музее, где жил Мао Цзэдун, на его кровати лежит относительно мало книг. А когда Мао Цээдун был жив, на кровати лежало больше книг, чем сейчас; они высились грудами по полметра высотой. Не почитав, он не засыпал: а не просмотрев газет, он не вставал с постели.

В-третьих, Мао Цзэдун был очень придирчив к постельным принадлежностям, то есть к одеялу и тюфяку. Он не любил все эти вещи, изготовленные из утиного пуха или из верблюжьей шерсти; еще большее отвращение у него вызывало то, что называется настоящим тонким полотном. Он любил ткань из хлопка, подушку из хлопковой ваты. Причем чем менее яркими они были по цвету, тем, с его точки зрения, было лучше. Одеяло и тюфяк были у него из белой хлопчатобумажной ткани: и верх и изнанка. Белой наволочкой облекалась и подушка, набитая обсевками шелухи гречихи. Латанные и перелатанные ночная пижама и покрывало из махрового полотенца. Когда мы вошли в города, ему служили именно эти вещи. И когда он умирал, он по-прежнему пользовался ими же.

Каждый раз, когда я посещаю дом-музей Мао Цзэдуна, я всегда расстраиваюсь, видя все эти вещи; слезы текут из моих глаз, я не могу сдержать себя.

У Мао Цзэдуна было также старое армейское шерстяное одеяло. Оно было ему очень дорого. Когда мы куда-нибудь ехали, одеяло тоже полагалось брать с собой. У него была привычка класть это одеяло на деревянное изголовье кровати, а уж под него подсовывалась подушка, и он опирался на все это сверху и так работал с документами. Я уже говорил, что у него была привычка работать с документами, лежа на кровати. После того как Сун Цинлин узнала об этой привычке Мао Цзэдуна, она прислала ему дорогую большую подушку.

Мао Цзэдун с особым уважением относился к Сун Цинлин. Он принял эту подушку. Она некоторое время лежала у него в головах на кровати, но в конце концов он не выдержал, и подушка отправилась в кладовку. И снова, по-прежнему, армейское шерстяное одеяло лежало в изголовье, а под ним была подушка в белой наволочке, набитая гречишной шелухой. Он говорил: «Я так привык. Не хочу ничего менять».